в плечистых юношей, и одновременно с появлением темного пушка на верхней губе мужал и их характер. Перед выпускным классом Волдис Гандрис и Ингус год прослужили штурманами на судах: Волдис — на старом пароходе, Ингус — на «Дзинтарсе» у отца. Старый Зитар оказался более строгим наставником, чем школьные учителя. Он почти ежедневно требовал от сына, чтобы тот определял местонахождение корабля, проверял коррекцию хронометра и упражнялся в сигнализации. Постепенно он ознакомил его с важнейшими юридическими положениями, с особенностями законов некоторых портов и договорными статьями, чтобы потом, когда придется самостоятельно заключать договоры на фрахт, ему не ударить лицом в грязь перед иностранными маклерами.

— Одна неправильно составленная фраза в коносаменте может тебе стоить всего фрахта, — предупреждал Зитар. — Если ты не будешь держать ухо востро, тебя на каждом шагу будут обманывать. Поэтому изучай языки и не доверяй слепо каждому встречному.

Наконец наступил последний год школьной жизни. Доброй половины тех мальчиков, с которыми Ингус начал учиться, уже не было в училище: многие перешли в другие учебные заведения, иные прервали занятия, кое-кто, добившись диплома штурмана, успокоился на достигнутом и поступил на пароход. Были среди учеников и такие, что ушли в дальнее плавание и опоздали к началу учебного года. Волдис Гандрис тоже явился лишь недели две спустя после начала занятий, но он быстро догнал товарищей и опять занял первое место. За пять лет как у Волдиса, так и у Ингуса почти исчез прежний мальчишеский задор. Они уже носили не матросскую бескозырку с лентами, а штурманскую фуражку с блестящим козырьком и кокардой. Да и сами они стали серьезными, благовоспитанными юношами, которых уже не занимали перемещение вывесок и потасовка с местными парнями. Теперь они рассуждали о международных событиях, о войне на Балканах[12] и о перспективах службы в Русском добровольном флоте[13]. Состав учащихся в последнем классе был самый пестрый: тут учились и молодые парни, вроде Волдиса и Ингуса, которые прошли весь курс училища, не оставаясь на второй год, и неудачники, лентяи, любители выпить, сидевшие по два года в каждом классе и уже второй, а то и третий раз пытавшиеся сдать экзамен на звание капитана; появлялись здесь и бородатые, пожилые моряки, которые уже многие годы плавали штурманами, женились и теперь надумали получить диплом капитана. Некоторые учителя оказывались моложе учеников; один водил рыбацкое судно на Каспии, другой четыре года плавал на английском барке. Многих в этом году последний раз допускали к экзаменам: если и теперь не выдержит, придется всю жизнь довольствоваться званием штурмана. Можно себе представить, с каким трепетом ожидали они выпускного экзамена. Чем ближе подходила весна, тем сильней было волнение. Ингус неделями не брал в руки гармонь. Возвратившись из училища, он сразу же уходил в свою комнату и допоздна просиживал над книгами, чертежами.

— Так, сынок, ты недолго протянешь, — заметил ему старый Кюрзен. — Получишь чахотку, и все учение пойдет насмарку.

— Теперь уже недолго, еще несколько недель осталось, и вся эта горячка кончится, — ответил Ингус.

На здоровье он не жаловался, но бессонные ночи и напряженные занятия все же давали себя знать. Он заметно побледнел, похудел, нервы напряглись, как туго натянутые струны, малейший пустяк раздражал, и, несмотря на достигнутые успехи, настроение было подавленное. За неделю до экзаменов Ингус взбунтовался:

— А, будь что будет! Больше не могу.

Бросив книги в угол, он рано вечером лег спать. На следующий день Ингус отправился с Лилией погулять на взморье. Они ушли за несколько верст, болтали всякую чепуху, собирали фиалки, бегали взапуски. Лилия больше не говорила о том, что она терпеть не может учеников мореходного училища. Теперь она уже умела говорить по-немецки и прошлой весной была конфирмована[14]. А Ингусу исполнилось только двадцать лет. Он еще слишком молод, чтобы… Зитары никогда не женились раньше тридцати. Но если хочешь сделать человеку приятное, почему не обнять Лилию и не шепнуть ей на ухо какие-то милые глупости? Ведь она уже взрослая девушка, и в груди у нее живое сердце. Она уже не такая резкая, как в первые годы: время успокаивает людей. Она не уклоняется, не пытается освободиться, когда Ингус крепче прижимает ее к себе, она даже как будто сама льнет к нему. Но разве он понимает это? Сегодня ему не хочется думать ни о чем. Нужно рассеяться, дать отдых нервам, чтобы с полным хладнокровием встретить экзамены. Побежим, Лилия!..

Нет, он все же слишком молод, сам не заговорит об этом. Но Лилия не представляет себе, как же будет, когда Ингус совсем уедет. Она привыкла, что осенью он приезжает и поселяется в маленькой комнатке. В последнее время он и на сыгровки перестал ходить. Почему бы ему не жениться? Окончит училище, может плавать штурманом. Штурманов не призывают на военную службу. Почему он не может?

…Они возвращаются вечером с загоревшими на весеннем ветру лицами. У калитки Ингус, взяв руку Лилии, долго гладит ее, отвернувшись в сторону.

— Лилия… ты не сердишься на меня?

— Что ты, что ты!.. — она улыбается и прижимается головой к его виску. — Почему ты так думаешь? Не говори теперь об этом, пойдем лучше домой.

— Я еще схожу к Волдису, но скоро вернусь.

— Только не опоздай к ужину!

Ингус вернулся часа через два. Все уже спали, только Лилия в своей комнате вышивала на наволочке монограмму «Л. К.». В приданом Лилии каждая вещь будет помечена такими монограммами, она уже вторую зиму вышивает их. Сложив рукоделие, девушка приносит Ингусу ужин.

— Знаешь что… — мнется она, когда Ингус начинает есть. — Я матери все рассказала.

Ингус, покраснев до кончиков ушей, кладет на стол вилку.

— Ты… рассказала?

— Ты не так меня понял. Я только сказала ей, что мы обручились. Разве этого нельзя говорить? Все равно ведь когда-нибудь все узнают.

— А что она ответила? — дыхание Ингуса стало спокойнее.

— Она ничего не сказала, ответила только, что это наше дело.

— Так? Ну конечно. Только бы она никому не разболтала.

— Я не понимаю, почему это надо держать в секрете?

— Я еще не говорил с родителями. Лучше, если они об этом узнают от меня, а не от посторонних людей.

— Это верно.

— И прежде всего я хотел бы спокойно сдать экзамены.

— Ты прав. Я скажу матери, чтоб она никому не говорила. Ты сегодня будешь заниматься?

— Нет, у меня голова точно свинцом налита. Пойду еще пройдусь немного.

— Тогда ешь и пойдем. Я возьму пальто.

Ингус Зитар, ты не замечаешь ловушку? Дочери Евы коварны! Берегись,