— Иди прямо к Тому домой, там вроде штаба пока. Или в «Десятую лунку» — там тоже наши ребята собираются.

— Много вас?

— Пока полтора десятка, но вот ещё шериф своих прислал, он тоже у нас живёт. Если десятка два наберём, то сможем перекрыть все подходы.

Я прикинул, как это будет выглядеть, и кивнул. Койотова Купальня отделена от шоссе довольно глубоким каналом. Между каналом и дорогой метров пятьсот идеально плоской песчаной пустыни, откуда незамеченным разве что скорпион заползёт, каких здесь множество. И со стороны Уэлтона к нам можно заехать на машине исключительно по одному мосту. А с другой стороны от нашего посёлка нет ничего, кроме ещё одного канала, Мохаук, а дальше — пустота, причём на много-много километров. Только пустыня и скалы. Горная гряда Фортуна прикрывает нас от того же Фортуна Футхиллз, а на восток лишь аэропорт в пяти километрах, где неизвестно что сейчас творится.

— А что в городе? — спросил Марк. — Как тебе показалось?

— Если честно, то хуже и хуже, — подумав, сказал я. — Начали много и часто стрелять, пытаются перекрывать улицы, но никакой пользы от этого не видно.

— Понял, — мрачно кивнул он, закусив нижнюю губу, отчего его лицо вдруг стало ещё толще.

Я подумал, что так и не увижу его глаз — он и сейчас был в глухих чёрных очках и панаме. А если он их снимет и я его встречу, то даже не узнаю.

— Ну что, поговоришь с Томом? — спросил он.

— Не вопрос. Дайте только время разобрать вещи… — похлопал я по чёрной сумке, стоящей рядом со мной, — …и я в вашем распоряжении.

— Отлично. Увидимся, — сказал он, отходя от машины и помахав толстой рукой.

А я поехал дальше, петляя по улочкам посёлка. Теперь здесь стало даже оживлённо — машины на дорожках, люди, стоящие на улицах и что-то обсуждающие, — кажется, оцепенение, так поразившее меня до этого, уже закончилось, у всех прорезалась жажда деятельности.

Подъехав к дому, я увидел Тома, стоящего у себя на лужайке и что-то объясняющего двум мужикам с винтовками в руках. У тротуара был припаркован большой «Кадиллак Эскалейд» — наверное, одного из них. Когда я остановился, Том замахал мне рукой, но я показал ему жестом, что вернусь, и заехал в гараж. Потом выволок всё имущество из фургона и затащил в дом.

Дом встретил меня тишиной, почему-то ставшей странной и непривычной. Я сбросил куртку, скрывавшую доселе кобуру, повесил на вешалку. Огляделся, прислушался. Чего это я? Кто сюда мог войти в моё отсутствие? Сигнализация в порядке, я даже код набирал… Или это у меня началась перестройка сознания на «боевой режим»? Тогда, может, оно и к лучшему?

Стыдясь самого себя, я не удержался, достал из кобуры пистолет и быстро прошёл по всем комнатам, даже заглянул в подвал. Естественно, нигде никого не было. Тогда я направился на кухню, таща по ламинатному полу тяжёлую сумку, налил воды в чайник и включил его. Сел за стойку. Всё, дома. Хоть и временно, и дом не свой, но это передышка и возможность обдумать положение.

Я теперь вооружён. Это раз. Хорошо вооружён — это тоже раз, а заодно и два. Я не пойму, куда всё катится. Это три, и это плохое три, от которого должны спасать «раз» и «два». Военное положение — чего от него ждать? Это хорошо или это плохо? Летают ли ещё самолёты вообще, пусть даже не из Юмы? Уточню вопрос: летают ли они в Россию или хотя бы в том направлении? Летят ли самолёты, плывут ли пароходы, бегут ли поезда? А олени… хрен с ними, с оленями. С поездами тоже хрен, всё равно им, куда мне надо, не добежать. Что делать? Включать ноутбук — хотя бы на предмет узнать, есть ли ещё этот самый Интернет?

Интернет был. На домашней страничке висела карта мира, покрытая красными язвами. Сплошь. В Африке красных язв почти не было, разве что в ЮАР — она была лишь бледно заштрихована красным. И пояснение, что сведения оттуда больше не поступают. Россия покрыта язвами вся, кроме севера и малонаселённых районов Сибири. А там и зомбироваться некому. В Америке была почти такая же картина. Оказывается, я нахожусь на границе относительно благополучного района. Вспышки «гобблерства» у нас здесь есть, но их куда меньше, чем, скажем, на Восточном побережье. Или в Калифорнии, которая просто покрылась красным, как лужей крови.

Я включил телевизор, наткнувшись сразу на новости. По всем каналам шли одни новости или ток-шоу, посвящённые всё той же катастрофе, больше ни о чём не говорили. Было много видео. Надо отдать должное американским репортёрам, которые лезли в такие места и такие ситуации, что я бы не рискнул этого сделать ни за какой рейтинг и ни за какие деньги. И никто ничего не замалчивал, обо всём говорили прямым текстом.

Чайник закипел, и я заварил себе крепкий чай с сахаром, что необычно — я всегда пью без сахара. Энергии не хватает, что ли? А вообще пора делом заняться, раз уж уселся телевизор смотреть.

Достал из сумки винтовку, быстро смонтировал на ней холосайт. Приложился пару раз, включил прицел. Нормально, быстро, удобно. Ярко-красная точка легко наводится на цель, да и целишься почти инстинктивно. Хорошо. Распаковал пакеты с магазинами, четыре новых сложил попарно, скрепил каплерами[31]. На дно каждого второго магазина натянул резинку с маленькой петлёй — «пуллаут», специальная такая штука, за которую легко вытаскивать их из карманов разгрузки. Хоть секунду, но сэкономит.

Затем вытащил одну двухсотпатронную упаковку, вспорол её ножом. На столешницу посыпались пачки из картона, глухо побрякивающие. Вскрыл одну, начал набивать магазин, продолжая глядеть в телевизор.

«…В Лос-Анджелесе количество гобблеров на улице превзошло всякие пределы. Полиция и городские спасательные службы организовали периметр вокруг Беверли-Хиллз и не подпускают никого на винтовочный выстрел. Город буквально запружен гобблерами!»

Репортёр сидел на краю крыши какого-то высотного здания. Оператор стоял рядом, то наводя камеру на него, то стараясь снимать улицы внизу, где действительно творилось нечто ужасное. Людей было мало, и в основном они бежали. А мертвецов на улице было много, и они медленно брели во всех направлениях, вдруг оживляясь при виде потенциальной добычи. Тогда они начинали стремиться к единому центру, каким являлась мечущаяся человеческая фигурка. В большинстве случаев людям удавалось уворачиваться, а угол у камеры был не самый удобный, чтобы проследить весь их отчаянный бег, но мысли это навевало мрачные.

«…Обращаюсь ко всем! Держитесь подальше от Лос-Анджелеса и окрестных городов. Выжить здесь невозможно! Нас высадили на эту крышу с вертолёта и должны были забрать уже три часа назад, но вертолёт по-прежнему не прилетел и не отвечает на запросы. Мы будем вести репортаж, пока хватит батарей в камере и в передатчике. Карл Хоффман для Четвёртого канала».

Патроны с маслянистыми щелчками влезали в свой новый дом один за другим. Первый, второй, третий, и так до двадцатого. Затем шуршание открывающейся пачки, стук раскатившихся по столешнице патронов — и вновь один, второй, третий…