Торжественное вступление Барака Обамы в должность президента США

Гибель принцессы Дианы

Серия взрывов в лондонском метро

Казнь Саддама Хусейна

Завал в чилийской шахте: 33 горняка под землей

Выход первой книги о Гарри Поттере

Ответы – в конце главы. Вообще, вспомнить год легче, чем месяц, и тем не менее, наверняка вы назовете правильно лишь некоторые даты. И это естественно. Однако ошибки, которые вы совершите, свидетельствуют о том, настолько любопытно организовано прошлое в нашей памяти. В этой главе я еще не раз и не два вернусь к списку. Большинство из нас уверено в своей плохой памяти на имена, но проведенное японскими учеными исследование показало: из новостной заметки мы скорее запомним имена, нежели даты[70]. К счастью, подобные испытания на знание дат нам устраивают нечасто, вот мы и не отдаем себе в этом отчета. Возможно, в отношении некоторых событий из списка у вас возникло стойкое ощущение, что они произошли совсем недавно, и вы очень удивились, узнав, как давно это было. Возможно даже, у вас в душе зародилось тревожное ощущение – время как будто сквозь пальцы утекло. Такие ощущения возникают у вас все чаще и чаще? Вы чувствуете, что чем больше вам лет, тем быстрее летит время? Кажется, вы виделись с приятелем каких-то два-три месяца назад, а оказывается, прошел год. Вы в полной уверенности, что дети ваших друзей еще в ползунках разгуливают, а они давно уже в школу ходят. И их быстрое взросление для вас – вечное напоминание о том, что время на месте не стоит.

Ощущение, что с возрастом время ускоряет бег, является одной из величайших загадок, связанных с восприятием времени. В этой главе я расскажу вам, почему в основе такого ощущения – наше восприятие прошлого. А память объяснит некоторые другие курьезы времени. Начну с принципа действия автобиографической памяти, а попутно расскажу о тех, кто сделал целью всей своей жизни запись повседневных событий и испытание памяти. Я освещу различные теории ускорения времени, а в заключение дам свою собственную, которую назвала «парадокс отпуска». Она объясняет, почему в отпуске время пролетает в одно мгновение, и все же по возвращении домой кажется, будто прошла целая вечность; почему для матерей, сидящих с маленькими детьми, дни текут медленно, а годы – быстро.

Нам известно, что время влияет на память. Но и память обусловливает ощущение времени. Ощущением времени в настоящем мы обязаны нашему восприятию прошлого. И в гораздо большей мере, чем может показаться на первый взгляд. Именно память отвечает за такое причудливое свойство времени, как эластичность. Благодаря памяти мы способны не только вернуться по собственному желанию к опыту прошлых лет, но и «осознать» эти мысли – нам свойственно автоноэтическое сознание, то есть знание о самих себе, существующих во времени, – снова пережить ситуацию мысленно, взглянуть на свои воспоминания со стороны, оценивая их точность.

В июле 1969 года британская теннисистка Энн Джонс приняла участие в чемпионате, который стал самым знаменательным в ее спортивной карьере. Выйдя в финал Уимблдонского турнира среди женщин, она играла против Билли-Джин Кинг, на тот момент уже трижды призера, а следовательно, фаворита. И тем не менее, поединок длился три сета; после того как Билли-Джин Кинг при подаче совершила двойную ошибку и проиграла очко, Энн Джонс вышла победителем. Приняв участие в тринадцати Уимблдонских турнирах, она наконец осуществила свою мечту. Принцесса Анна вручила спортсменке приз, и та подняла его высоко над головой. Зрители аплодировали, фотографы спешили запечатлеть исторический момент. Наверняка теннисистка хорошо помнит этот матч – до мельчайших деталей. Однако через сорок лет Энн Джонс в беседе о том Уимблдонском турнире призналась, что помнит соревнование смутно. «Все уверены, что я помню то выступление в подробностях и часто о нем расспрашивают, но спустя много лет я мало что помню. Полуфинал запомнился куда лучше». Теннисистка рассказала, что помнит свои ощущения после победы, помнит, что очень к ней стремилась, но совершенно не помнит, с каким счетом победила. Из BBC ей прислали видеозапись матча, и хотя дети и внуки смотрят ее с интересом, сама Энн Джонс так ни разу и не посмотрела. Очевидно, что даже воспоминания о самых знаменательных событиях личной жизни со временем тускнеют. Бол'ьшая часть того, что мы делаем, забывается. Вот мы говорим, что изучаем память, однако справедливее будет сказать: не память, а процессы забывания. Изо дня в день мы проживаем сотни моментов, которые попросту забываем.

Изучение памяти как таковой занимает огромное место в психологических исследованиях, однако чаще всего изучают либо кратковременную, либо семантическую память. Способности же вспоминать внимания практически не уделяют. Автобиографическую память можно разделить на два типа: эпизодическую память – ее составляют наши личные события или эпизоды из жизни, например, воспоминания о первом дне в новой школе – и семантическую память – это наши знания о собственной жизни и мире в целом, например, фактические знания о школе: в каком городе находилась, сколько учеников было в классе.

Чтобы разобраться в личных воспоминаниях, мы полагаемся на собственное понимание времени. Когда мы рассказываем о событиях из собственной жизни, для нас естественно их связывать, располагать на прямой времени, пояснять, как из одного вытекает другое. Еще в 1885 году философ Жан-Мари Гюйо сказал, что как современные города строятся поверх слоев более ранних цивилизаций – «живой город строится поверх уже уснувшего», – так и настоящее в наших головах перекрывает прошлое слой за слоем. Но как археологи раскапывают под современными постройками римские мозаичные полы, так и вы, если присмотритесь, обнаружите немало «руин» памяти. В момент принятия того или иного решения мы считаем свой выбор независимым от времени, в котором живем, однако с высоты прошедших лет видим: наша личная история вписывается в историю общества того времени. Если вы спросите у тех, кто решился завести ребенка лет в тридцать пять (что по меньшей мере лет на десять позже своих родителей), почему они так затянули, вам сошлются на личные обстоятельства, а вовсе не на тенденции в современном обществе. Скажут, что к двадцати пяти еще не нашли свою вторую половинку, что хотели сначала закончить институт, поездить по миру, состояться в профессии. Никто не станет говорить о повлиявших на их выбор социальных или политических факторах. Но если побеседовать с людьми старшего поколения, станет ясно: детей заводили сразу после двадцати потому, что в то время так было принято. Подобные модели поведения сложно отследить в собственной жизни. Частично – из-за того, что мы верим: наш выбор это только наш выбор, мы не зависим от мнения общества, к которому принадлежим в силу исторических обстоятельств.

Во время беседы с Гордоном Беллом вы немного нервничаете. Стоя перед ним, вы знаете, что маленькое черное устройство на груди Белла фотографирует вас каждые двадцать секунд – эти снимки Белл потом разместит на постоянное хранение в объемном архиве, где запечатлен каждый момент его жизни начиная с 1988 года. Белл называет его «Вспомнить все». В его архиве хранятся не только фотографии. Он чего только ни собирает: выписки с банковского счета, электронные письма, тексты, веб-страницы, на которых побывал, сообщения с автоответчика (даже те, где жена просит остановить запись), записи телевизионных программ, которые смотрел, страницы книг, которые читал (Белл нанял помощника, в задачу которого входит скрупулезное сканирование этих страниц). Теоретически можно выбрать любой день из тех, что хранятся в архиве Белла, и «прожить» его: увидеть все, что видел он, прочитать все, что он прочитал. Белл описывает свои способы хранения информации с воодушевлением – он явно в восторге от технологии, позволившей ему выполнить задуманное, и от сложной системы, в соответствии с которой он сохраняет все в цифровом виде. Но невольно закрадывается мысль: а нужно ли это кому? Конечно, Белл создает удивительное хранилище информации о жизни отдельно взятого человека, на поддержание которого тратится масса усилий. Но станет ли кто-нибудь смотреть все это после смерти Гордона? Может, и станет. Может, по прошествии столетий Белл будет кем-то вроде Сэмюэля Пипса[71], хотя подозреваю, что в его «дневнике» сплетен куда как меньше. Впрочем, Белл не одинок, у него есть соперник.