Самая просторная общая комната, где обычно работал По, находилась на первом этаже. "Ее обстановку составляли круглый стол, несколько стульев, кресло-качалка и диван или скорее даже кушетка". К общей комнате примыкала крошечная спальня миссис Клемм, куда позднее положили больную Вирджинию. Две комнаты наверху были отведены для По и Вирджинии.

Окрестности были очень живописны. Обращенный фасадом на запад, дом стоял на невысоком холме вблизи дороги. В маленьком дворике росли кусты сирени и раскидистая вишня. С севера к дому почти вплотную подступала небольшая рощица и яблоневый сад. С поросшего травой южного склона холма, сбегавшего к берегу мелководной речушки Милк-крик, открывался вид на привольно раскинувшиеся вдали фермерские угодья".

При этом жизнь семейству По приходилось вести самую скромную. Громкий скандал с "Писателями Нью-Йорка" не принес поэту сколько-нибудь значительных денег. Для ежедневной еды Марии Клемм приходилось па чужих полях копать кормовую репу или собирать одуванчики для салата. При этом она делала хорошую мину при плохой игре, говоря соседям, будто "Эдди очень их любит". Теща поэта прибегала и к испытанным трюкам со старой корзиной для продовольствия от сердобольных "добрых самаритян", и к мелким займам у посетителей, приезжавших по литературным делам к ее зятю.

А состояние Вирджинии неуклонно ухудшалось. Однажды соседка четы По, проходившая мимо их домика, заметила, как поэт и его жена собирают вишни. И вдруг Вирджиния закашлялась, а ее платье вдруг покрылось "алой кровью, такой же яркой, как вишни, которые она ловила". Лекарства, видимо, помогали ей всё хуже, и По в ужасе ждал приближавшейся неизбежной развязки. Он-то, в отличие от многих из окружения поэта, прекрасно понимал, какую роль Вирджиния играет в его жизни. В одном из писем Эдгар По заявил прямо: "Моя милая жена — мой самый главный и единственный стимул в настоящее время. Вот я и сражаюсь с этим жестоким, негодным и неблагодарным миром".

При этом его собственное здоровье также не внушало оптимизма. Поэт не обращался к врачам, но, видимо, на давнюю болезнь сердца наложилась еще какая-то тяжелая хворь, о которой тут же поползли вздорные слухи. В балтиморском "Сатэрдей визитер" даже было сообщено, что Эдгар Аллан По "доработался до такого умственного расстройства, что его пришлось поместить в клинику в Ютике". Это был, конечно, вздор, и все же состояние По было далеко от идеала. Он даже не смог участвовать в публичных чтениях, проводившихся в университете Вермонта, объяснив отказ "серьезной и, боюсь, неизлечимой болезнью".

Однако если собственные недомогания поэт еще мог надеяться одолеть, то состояние Вирджинии к декабрю 1846 года выглядело просто безнадежным. Надо отдать должное нью-йоркской публике — узнав о бедствиях семьи По, многие пытались ей помочь, организовав сбор денег; некоторые сами отправлялись в Фордхем, чтобы поддержать поэта и его умирающую жену. Среди этих добродушных сочувствующих были миссис Мэри Гоув-Никольс и миссис Мэри Луиза Шю, известные своей благотворительностью и помощью неимущим и больным.

Миссис Гоув-Никольс так описывала Вирджинию По в последние дни ее жизни: "Она лежала у себя в спальне. Во всем были заметны такая безупречная чистота и порядок и одновременно такая нищета и убожество, что вид несчастной страдалицы вызвал во мне ту щемящую жалость, какую способны испытывать лишь бедняки к беднякам.

На соломенном матраце не было чехла — только белоснежное покрывало и простыни. Погода стояла холодная, и больную сотрясал страшный озноб, которым обычно сопровождается чахоточная лихорадка. Она лежала, укутавшись в пальто мужа и прижав к груди большую пеструю кошку. Чудное животное, казалось, понимало, какую приносит пользу. Пальто и кошка только и давали тепло бедняжке, если не считать того, что муж согревал в ладонях ее руки, а мать ноги. Миссис Клемм нежно любила дочь, и было больно видеть горе, которое причиняли ей болезнь и бедственное положение Вирджинии".

Жене поэта с каждым днем становилось все хуже, ее била постоянная лихорадка, она непрерывно кашляла кровью, испытывая жестокие боли. Но она держалась удивительно твердо, стараясь подбодрить мужа, который, как уверяли очевидцы, словно бы пребывал "в ступоре", походя на человека, который "не живет, не мучается, а просто существует".

Свидетелем последних дней в жизни Вирджинии стала и Мэри Дженнинг, некогда возлюбленная поэта, а теперь вполне респектабельная дама из Нью-Джерси. Она тоже приехала в Фордхем, чтобы помочь По деньгами, и застала его супругу уже на краю смерти. Позднее она вспоминала: "За день до смерти Вирджинии я нашла ее в гостиной. "Не лучше ли вам сегодня?" — спросила я ее, садясь рядом с большим креслом, в котором она устроилась. С другой стороны от нее сидел г-н По. Она взяла мою руку и вложила ее в руку По, сказав: "Мэри, будьте другом Эдди и не покидайте его. Ведь он всегда вас любил, правда, Эдди?" Миссис Клемм хлопотала на кухне, и, кроме нас троих, в комнате никого не было".

30 января 1847 года в Фордхем приехала и миссис Мэри Шю. Она и Мэри Дженнинг еще успели поговорить с умирающей, чтобы хоть как-то ее поддержать. Но вскоре началась агония, и в тот же день Вирджиния По скончалась.

Тогда же выяснилось, что за всю жизнь никто не удосужился нарисовать портрет несчастной, и кто-то из присутствовавших быстро набросал на листе бумаги лицо скончавшейся женщины. Так появился единственный портрет супруги Эдгара Аллана По, который дошел до нас и который публикуется во всех биографиях поэта.

Денег на похороны, кончено же, не было, и миссис Шю оплатила всё необходимое, даже покупку савана. Место для погребения предоставили соседи По, семья Валлентайнов, на фамильном участке фордхемского кладбища близ старой голландской реформатской церкви.

2 февраля 1847 года немногочисленная погребальная процессия отправилась под холодным, пронизывающим ветром к свежевырытой могиле. Эдгар По шагал за гробом супруги, кутаясь в потрепанную шинель курсанта Вест-Пойнта и тщетно пытаясь унять бившую его дрожь. Он стоял у могилы своей верной возлюбленной, пока ее не закидали землей, а когда вернулся домой, то упал в постель, как сраженный внезапным ударом. У поэта началась тяжелая горячка, переходившая в настоящее безумие. Герви Аллен отмечает: "Некоторое время после смерти Вирджинии По был так болен, что совсем не покидал Фордхем. У миссис Клемм, проведшей долгие годы в заботах о больной дочери, теперь оказался на руках новый пациент, который не выжил бы, если бы не она и миссис Шю. Миссис Клемм рассказывала, что По лишился сна; ночная тьма и одиночество доводили его до безумия. Она часами сидела у его постели, положив руку ему на лоб, но, когда, думая, что он уже уснул, поднималась, чтобы уйти, слышала его шепот: "Нет, Мадди, нет, побудь еще!""

Со смертью Вирджинии, словно бы оборвалась самая крепкая нить, привязывавшая поэта Эдгара Аллана По к бренной жизни на этой земле.

Эдгар По едва не умер после кончины Вирджинии. Нервное и психическое истощение, судя по всему, наложилось на воспаление легких, которое он подхватил на похоронах. Безумие, охватившее поэта, никак не способствовало его выздоровлению, а напротив, вело к тому, чтобы как можно быстрее загнать По в могилу. Позднее он писал о случившейся с ним болезни так: "Меня переполняла такая мучительная боль, что несколько недель я не мог ни думать, ни даже двигаться".