— Привет, — равнодушно бросила ей фаерщица.

— Здравствуй, — мило улыбнулась Цеся. — Посмотри, там уличные музыканты.

— Ах, их сейчас, как тараканов — отмахнулась Ким.

— Нет, эти играют очень даже неплохо. Поверь мне, я все-таки немного в этом разбираюсь. И они не из нашего города.

— Залетные… Но тебе-то что до них? Лучше думай о работе.

— Мне? — Цеся резко развернулась и посмотрела на Ким так, что та поежилась. — Да ничего. Просто тошно. Ладно, идем в раздевалку. А то тебя Александр увидит без парика, и его точно хватит Кондратий.

Девушки переоделись молниеносно.

— У тебя грудь стала больше, — хихикнула Целестина.

— Да. Кошмар. Вот что делают нагрузки. Скоро меня перестанут принимать за мальчика. Помоги, пожалуйста. Я вдавлю ее, а ты застегни блузку, — попросила фаерщица.

Цеся послушно выполнила просьбу, затем сказала:

— Помоги и ты мне. Давай поменяемся сменами. Через неделю годовщина смерти бабушки, в честь которой меня назвали. Надо бы сходить на католическое кладбище, чтобы привести в порядок ее могилу. Там в основном хоронили поляков.

Вдруг Ким захлопала в ладоши:

— Цеська, ты гений! Я готова подменять тебя хоть месяц подряд. Мне тоже очень нужно на кладбище. Как думаешь, где могли похоронить дворянина?

— На Всехсвятском. Там с XVIII века все помещики и купцы покой находили.

В девять часов, закончив смену, Ким вышла в коридор, чтобы немного перевести дух от шквала звонков. Цеся, добрая душа, потащилась за ней. Девушки глубоко задышали и расстегнули тугие воротнички белых блузок.

Вдруг фаерщица вздрогнула:

— Смотри, смотри, ты видишь его?

Цеся оглянулась и вгляделась в полумрак. (В колл-центре экономили на электричестве).

— Никого не вижу, а что там?

— Призраки.

— Ты пересмотрела ужастиков? Или совсем переутомилась?

Ким присела и закрыла лицо руками.

— Мне страшно, потому что они действительно там стоят. Бледный юноша в старинной одежде и девушка с холодными злыми глазами. Но еще больше я боюсь ту Тьму, которая захватывает мою душу.

Цеся вздохнула и расстегнула еще две пуговицы на блузке.

— Я хочу тебе признаться. Не было никакого призрака. Я его тогда просто увидела во сне и рассказала как байку для развлечения колл-центра. Извини, но слишком уж тоскливо у нас. Кимушка, давай вернемся в светлый зал. Пора собираться домой. Хочешь, я поговорю с Александром, и он даст тебе дополнительный выходной?

Ким резко встала:

— Да, выходной мне не повредит. Пойду опять на кладбище. Займусь любимым делом, отвлекусь. Может, пойму, что от меня нужно этим привидениям. Они существуют, поверь…

— Ну, что ты за человек! — всплеснула руками Целестина. — Кто же отвлекается от мыслей о призраках на кладбище. Лучше уж с Еретиком в кино сходи.

— Еретик — это последний человек в мире, с кем я пойду в кино, — вяло усмехнулась Ким.

Девушки вернулись на рабочие места и, выключив компьютеры, попрощались с Александром. Тот искренне улыбнулся Цесе, а Ким лишь вежливо кивнул.

Утром Ким быстро собрала тряпки, грабли и пакеты для мусора в рюкзак.

— Куда ты? Опять покойников навестить? — спросил Еретик, искоса посмотрев на девушку.

— Если ты догадался, зачем спрашиваешь.

— Кимушка, опять ты взялась за свое странное увлечение. Если тебе не хватает общения, давай позовем в гости Цесю, моих интернетовских друзей, выпьем чая. Или вина. Будто бы мы нормальная семья, — предложил Женя.

— Мы с тобой семья?! — взвизгнула Ким. — Это даже не смешно. В семье есть любовь, а у нас… только привычка, сдобренная плохо прикрытой ненавистью.

— Ты сама отталкиваешь меня всеми конечностями, — устало сказал парень.

— Ладно, извини. Не лезь ко мне, и все будет нормально, — бросила Ким и, развернувшись, двинулась к двери.

Но вдруг что-то изменилось в ней. Девушка бросилась к Еретику и уставилась на его руку:

— Прости… Ты обязательно поправишься, Жень, клянусь. Мы прорвемся. Вместе. И не важно, кто мы друг другу — муж и жена, брат и сестра, друг и подруга. Это же все слова. Это не отношения между людьми. Не важно, кто мы. Неважно, почему вместе. Неважно, что я не выношу твоего прикосновения. Важно, что я за твое здоровье перегрызу глотку любому и пойду хоть в фаерщицы, хоть в воры, хоть в проститутки.

Евгений несколько секунд молча следил за ней, затем тихо сказал:

— Береги себя.

Ким поправила капюшон на серой толстовке и, закинув рюкзак, бодрым шагом вышла на улицу.

День выдался теплым, но девушка ежилась от внутреннего холода.

Эта привычка появилась у нее в четырнадцать лет, когда Ким уже полностью отрезала себе волосы. Тогда она и полюбила кладбища, стала посещать их время от времени, но только днем. И не просто гуляла по заброшенным могилам, читая эпитафии и рассматривая полустертые фотографии, а выбирала самые запущенные и убирала их. Затем долго сидела и вела с покойниками диалог.

Обычно Ким рассказывала мертвым о своей жизни, учебе, планах, обидах и горестях. И сама себе отвечала. А иногда плакала и кричала, зная, что ее никто не услышит. Затем, положив пару конфет на «помин», уходила спокойная и веселая, готовая ко всему. Потому что видела, что есть те, у кого больше не будет ничего — ни зла, ни добра.

Но в этот раз все было иначе. Солнце пропало, едва Ким открыла кладбищенские ворота.

Девушка еще раз поправила капюшон и оглядела знакомый пейзаж. Кладбище располагалось на небольшой возвышенности. Вход в него находился внизу, а старинная церковь XVII века — на самом верху. «Через смерть — к храму» — говорили родственники умерших. Впрочем, на этом кладбище не хоронили с 80-х годов. Лишь священники находили вечный покой в склепе рядом с церковью.

Обычно Ким слушала колокольный звон, с удовольствием работала, а затем отдыхала, сидя на скамейке у захоронения. В течение десяти минут девушка находила могилу, куда звало ее сердце. Как будто бы там горел огонек. Там, где фаерщица остро ощущала свою нужность. Там, где ей были рады.

Но в этот раз она бесцельно бродила по некрополю, и все захоронения казались одинаково чужими и холодными. Ким сама не заметила, как зашла достаточно далеко — туда, куда не ходила уже много лет. Она подошла прямо к склепу Аглаи Феоктистовой. Девушка вздрогнула и попятилась. Ей безумно захотелось убежать прочь — в знакомую часть кладбища, к привычным могилам 50-х годов, к аллее погибших в войнах. Но она стояла и неотрывно смотрела на последнее пристанище ведьмы.

— Я не боюсь, — громко сказала фаерщица. — Это все случилось в детстве, в далеком прошлом. Я докажу, докажу, что мне все равно.