— В отпуск — это хорошо. А куда?

— Куда-нибудь подальше, — пробормотала я.

С обеда Лёвушка вернулся довольный, лысину платочком потёр и мне кивком на дверь своего кабинета указал. Я неохотно с кресла своего поднялась и отправилась на зов начальства. Девчонки меня выразительными взглядами проводили, а я сейчас с большим бы удовольствием с ними поменялась, осталась бы сидеть на своём месте, незамеченная Шильманом, никакая благодарность от начальства мне была не нужна.

— Откуда ты такой счастливый явился? — без особого интереса спросила я, а он в кресле своём развалился и поглядел на меня с улыбкой.

— Угадай.

— Не хочу, — свредничала я, а Лёвушка недовольно поджал губы.

— Ника, ты с Витькой поругалась или у тебя депрессия?

Я напротив него присела и даже ногу на ногу закидывать не стала, очень скромно положила руки на подлокотники кресла.

— Наверное, второе.

— Здрасти, приехали. С чего бы?

— Лёва, а тебе что нужно? Дай мне спокойно пострадать, в уголке. Не дёргай.

— И премия тебе не нужна? — он выразительно приподнял одну бровь.

А я насторожилась.

— За что?

— Филин тобой очень доволен.

Во рту стало горько, я сглотнула и глаза в сторону отвела.

— Очень мило. Ты с ним обедал?

— Точнее сказать, у него.

— Понятно.

— Говорит, что ты прекрасно справилась. А уж гость его от тебя в восторге. Очаровала француза?

— Я не особо старалась, правда.

Лёва усмехнулся.

— Верю. И я очень тобой доволен. Так премию хочешь?

— Лучше выходной дай. Три.

— Так выходной или три?

— Три выходных. Сил нет, правда.

Шильман полминуты меня разглядывал.

— Что-то ты на самом деле скисла.

— Может, я заболела? — предположила я и посмотрела на него с надеждой. Заболеть бы на самом деле, с высокой такой температурой, а после с облегчением списать всё своё бессилие и меланхолию именно на простуду.

Лёва сильно нахмурился и выходной мне дал. Два выходных. Это было лучше, чем ничего, но немного хуже, чем три. Но при всём при этом я была совсем не уверена, что три дня продержусь дома, и с ума от безделья и своих мыслей не сойду, поэтому спорить с начальством не стала. Под пристальными, завистливо-возмущёнными взглядами сотрудниц, собралась и поторопилась уйти, пока кто-нибудь из иностранных гостей именно в эту минуту не надумал посетить наш город, решив не экономить на своём отдыхе, и Лёвушка не забрал бы свои слова о моём отдыхе назад. Он ведь может, и с лёгкостью.

— У меня есть несколько свободных дней, — решила я порадовать мужа. — Давай съездим куда-нибудь, или хотя бы сходим. В кино. Я хочу в кино, Витя.

Пришла к нему на работу, не придумав, куда ещё мне податься в свой свободный день, присела на неудобный стул и осмотрелась. На работу к мужу я приходила редко, не очень любила атмосферу, царившую в управлении, мне за каждой дверью мерещилось что-то нехорошее, люди обеспокоенные вокруг, кто-то шепчется по углам и решает серьёзные проблемы. Всё это производило довольно гнетущее впечатление.

Муж бумажки какие-то по папкам раскладывал, на меня быстрый взгляд кинул, а сам улыбался чересчур старательно. Мне оставалось только вздохнуть: ему явно не до меня. Всем не до меня.

— Я никак не могу, Никуль, Правда.

Я оценила количество бумаг на его столе.

— У тебя важное дело, да?

— Я же тебе рассказывал.

— Рассказывал, — подтвердила я, припомнив, что на самом деле что-то рассказывал, но я слушала не очень внимательно, поэтому совершенно ничего не запомнила. А дальше он меня вообще обрадовал:

— Возможно, уехать придётся на пару дней. В командировку посылают.

— Обязательно тебя, — не удержалась я от язвительности. — Ты же у нас незаменимый!

— Не фыркай, мне не до этого.

Я решительно поднялась.

— Смею напомнить, что этим утром ты мне обещал поговорить с Асадовым насчёт отпуска. Ты поговорил?

Витька смешно шмыгнул носом, а я кивнула.

— Вот-вот. Ты только меня учишь, как у начальства что-то требовать, а сам…

— Ника!

Я уже у двери была, оглянулась на него, но сказать ничего не смогла, потому что дверь без стука открылась, едва по лбу меня не стукнув, и в кабинет заглянул Мишка Романов. Весь из себя такой деловой и серьёзный, а меня увидел и разулыбался:

— О, Ника, привет. А ты чего, любимому обед принесла?

— Нет, — ответила я спокойно, — он не заслужил. Он меня не любит.

— О боже, — проворчал Витька и папкой прикрылся, а дружок его радостно хмыкнул.

— Я на семейную ссору попал? Интересно.

— У меня два выходных, — ещё разок возвестила я, — и проведу я их дома, в одиночестве, единственное развлечение — на диету сесть. А ты поезжай в свою командировку, там же столько интересного!

— Ник, — понизив голос, сообщил мне Мишка, — это ведь оперативное задание. Его могут ранить.

— Да, — вставил муж, напустил на себя побольше серьёзности и кивнул. — Могут.

А я холодно улыбнулась.

— Тогда тебе точно дадут медаль. Я буду тобой гордиться.

Мишка за мной дверь прикрыл, и я услышала его смех. Гад. И Витька тоже гад. Решительным шагом, слушая, как стук моих каблуков эхом отдаётся под высоким потолком, направилась к выходу. Несколько человек, попавшихся мне навстречу, в основном, это были мужчины в мундирах, со мной поздоровались, а я кивала им в ответ, удивляясь, откуда они меня могут знать. Фотографиями жён, что ли, обмениваются, встречаясь в обеденный перерыв?

— До свидания, — радушно попрощался со мной охранник, красивый парень в чёрной форме. А я на него подозрительно посмотрела, но всё же ответила:

— До свидания.

Он продолжал мне улыбаться, как ни в чём не бывало, разглядывал, и я из-за этого у выхода споткнулась. Присела на скамейку неподалёку от управления, нос туфли поразглядывала, ни одной царапинки на нём не заметила, и успокоилась. Правда, ненадолго. Стало понятно, что выходные меня совсем не радуют. Но и на работу я возвращаться не хотела. Подобное великодушие с моей стороны никто не оценит, да ещё и позлорадствуют, что меня дома никто не ждёт. А если меня на самом деле не ждёт, что мне с этим делать?

К Фае я тоже не решилась пойти, я слишком хорошо знала и боялась её интуиции. Она сразу почувствует, что у меня случилось нечто из ряда вон выходящее, раз я себе места найти не могу, и с лёгкостью у меня всё выпытает. А я к такому испытанию не готова. Не могу я… пока, по крайней мере, говорить о Кирилле. У меня сразу губы начинают трястись, а это такое доказательство моей вины, такое доказательство… Позвонила матери. Не знаю зачем, ведь понимала, что меня в отчем доме видеть не слишком жаждут. Там своя жизнь течёт, в которой я уже давно не участвую. Но всё равно позвонила, и поговорила минут пять ни о чём, об Альке расспрашивала, а мама охотно рассказывала, а вот тем, как у меня дела, поинтересоваться даже не подумала. По её мнению, я уже давно отрезанный ломоть, и помощи у неё просить по определению не должна, даже помощи в виде простого материнского совета. Меня даже на чай не пригласили, чему я, собственно говоря, не особо удивилась, но отчего-то расстроилась.