Сейчас в «Веранда гриле» подавали гамбургеры, «коку» и пиво, и туда мог зайти кто угодно. Столы и скамейки теперь представляли собой фигурно выпиленные куски ДСП, застеленные клеенкой, полы покрывала твердая черная резина с узором в елочку, чтобы посетители не поскользнулись на рассыпанной картошке фри.

Ее «Лексус» никто не угнал, и, к несчастью, телефон в машине запищал, когда она еще ехала по Лонг-Бич-фривей и ясно видела справа от дороги, на разъезженной грунтовой полосе, старые пикапы и с полдюжины мужчин с удочками на берегу. Иногда она поздно ночью ловила рыбу с кормы «Куин Мэри» и ела сырыми крупных речных окуней с опаловыми глазами и морских окуней, которые иногда попадались на крючок, но это, похоже, совершенно не помогало ей. А эти истрепанные жизнью старики, ловившие рыбу в отравленной реке Лос-Анджелес, казалось, просто издевались над ее усилиями.

Вскоре она уже плакала, прижимая телефонную трубку к уху, хотя на ее лице, обращенном через ветровое стекло к впереди идущим машинам, не было заметно никакого выражения. Ей ни к чему лишние морщины. Она могла лишь сбивчиво говорить, держа руль левой рукой.

– Ты все еще слушаешь? – зудел голос в трубке.

– Да, Нил, я слушаю. – С какой стати лучшему вегетарианскому ресторану Лос-Анджелеса дали такое имя?

– Значит, они собираются встретиться с нами за ланчем в «Нигде» в час, – продолжал собеседник. – Столик для Обстадта, хорошо? Шоу о призраках «Куин Мэри» им нравится, так что будь готова защищать концепцию мемориальных тематических шоу, хотя сомневаюсь, что они сочтут возможным использовать «Призрачный шанс». – В трубке раздался щелчок. – Лоретта, тебе звонит кто-то еще, а у меня все. Увидимся в «Нигде» в час.

– Договорились. – В трубке снова щелкнуло, и Обстадт отключился. Деларава с силой втянула ноздрями воздух, моргнула и нажала кнопку на задней стороне трубки. – Слушаю.

Сквозь шорох статического электричества в мобильном телефоне она услышала ровный гулкий плеск. Какой-то наглец осмелился звонить ей и одновременно мочиться!

– Алло, – раздался незнакомый голос, – это Лоретта Деларава?

– Кто это говорит?!

– Мисс Деларава? Это Эйрс из Венис-Бич… Не знаю, стоило ли отрывать вас от дел, но…

– Мистер Эйрс, вы звоните мне и мочитесь?

Звук резко прекратился.

– Нет, – словно задохнувшись, сказал Эйрс. – Да что вы! Ни в коем случае.

– Хорошо. Так о чем вы хотели со мною поговорить?

– Э-э… Ах да… может быть это и не относится к тем вещам, за которыми вы велели мне наблюдать, но этим утром на пляж выбросило обалденно громадную рыбину. Футов двадцать длиной, вроде как дохлая, и никто ума не приложит, какой же породы эта чертовщина. И тогда же из моря поналезла чертова уйма омаров и крабов – они до сих пор тут толкутся, даже в магазины лезут и на теннисные корты. Народ балдеет.

Сердце Деларавы заколотилось, и она сразу позабыла о хамстве Эйрса. «Наверняка это устроил он, – думала она. – Вернулся из океана… с опозданием на тридцать три года. Несомненно, этот треклятый новый дым должен был рано или поздно выманить его на берег, как маяк. А если в городе находится Пит Салливан, действие, конечно же, усилилось».

– Спасибо, Берни, – прохрипела она и, положив трубку, включила поворотник, чтобы перестроиться в более скоростной ряд. Ей не нужно было спрашивать, где именно в Венис-Бич.

Нужно было позвонить в студию и приказать отправить в Венис группу по съемке новостей, а потом смотаться на юг по 405-й и забрать Джоуи Вебба из его кошмарной квартиры на Сигнал-хилл. Хорошо, что он никогда никуда не выходит.

Она не была готова к этому. Старик уже выходит из моря – а до Хеллоуина всего три дня. Значит, это определенно произойдет в этом году, на этот Хеллоуин. Подействует ли Джоуи, хватит ли его одного на полноценную маску? Сегодня, когда она только пытается увидеть, куда направляется старик, с ним, наверное, все будет в порядке, но кто знает, что может случиться в субботу? В любом случае черти бы побрали эту алкоголичку-параноичку Сьюки Салливан!

На голове Деларавы снова зачесалась кожа под резиновой лентой, охватывавшей ее под начесанными волосами, и когда она полезла чесать зудящее место, лента соскользнула на макушку, подхватив волосы так, что прическа – Деларава знала по прошлому опыту – походила теперь на миниатюрную соломенную хижину. А чтобы вернуть ленту на место, нужно было съехать на обочину и остановиться – для этого требовались обе руки, да и волосы придется привести в порядок.

Она начала носить резиновую ленту вокруг скальпа, когда ей сравнялось сорок (в 1966-м!), чтобы держать кожу на лице туго натянутой. Пожалуй, в этом смысле особого толку от ленты не было, но она обнаружила, что резинка, сдавливая мозг, вроде бы приводит ее мысли в порядок, не давая ее личности распасться на полдюжины испуганных маленьких девочек. И когда былые триумфы начинают (иррационально!) взбудораживать в ее мыслях илистые облака совести и стыда, резиновая лента или две, обнимающие ее череп, помогают сдерживать невольные слезы.

Но сейчас из ее глаз текли освежающие слезы. «Наконец-то у меня появилась уважительная причина для того, чтобы пропустить ленч в «Нигде», – думала она. Бдительная деловая женщина, непревзойденный профессионал; пришлось идти освещать историю о крабах, терроризирующих Венис. И, может быть, мою каюту сегодня ограбят. В сорок шестом году, когда она носила другое имя и все еще бегала с подносом между столами в Форт-Уэрте, в маленький домик, который она снимала, вломились воры. Они вытряхнули на кровать содержимое ее шкатулки с украшениями, бросили на пол ее лучшие платья и даже оставили жирные отпечатки рук на новеньком радиоприемнике, за который она еще не расплатилась, – но не взяли ровным счетом ничего. По-видимому, у нее ничего не было, вернее, ничего такого, что привлекло бы их внимание.

Непримечательная жизнь не стоит того, чтобы жить. С тех пор она не единожды удостаивалась внимания; у нее крали бриллианты, крюгерранды, прекрасные автомобили – и она переспала со многими мужчинами, особенно во время короткого периода своей славы, и даже ненадолго…

Она старалась не вспоминать о своем замужестве и об озаренном безжалостным солнцем летнем дне в Венис-Бич.

Но всего этого ей никогда не хватало, чтобы укрепиться, так сказать, конфирмоваться.

Она твердо знала, что в этом виноват Гудини.

Идущее на юг 405-е шоссе было забито машинами, и ей пришлось сначала притормозить, а потом и вовсе остановиться в правом ряду. Она добрую минуту просидела с неподвижным лицом, глотая слезы, потом передние машины тронулись, и только тогда, слишком поздно, она вспомнила о своих растрепанных волосах. Она взглянула на водителя «Фольксвагена», ехавшего вровень с нею слева, и попыталась угадать, сильно ли он удивлен ее необычной прической, но он, похоже, вовсе не обращал на нее внимания. От этого ей не стало легче.