«Молодец, моя девочка. Какая же ты у меня молодец…».

Во-первых, Асем осталась в живых там, где шансов у неё не было. Одна из всех.

Во-вторых, она привлекла на свою сторону разумных из других рас — да ещё из каких. Одна эта дроу чего стоит (кто бы мог подумать).

В-третьих, чеканка монеты. Кому-то другому этот момент ничего не скажет, но хан, поразмыслив, теперь очень хорошо понимал значение и перспективу такого шага.

Возможностей дальнейшей борьбы за жизнь народа новый дирхам открывал столько, что страшно думать (чтобы не сглазить).

В-четвёртых, третий пункт помог найти как минимум одного живого шамана.

Дальнейшие слова бессмысленны, поскольку блёкнут перед делами. Какая же дочь молодец.

Наверное, узнай он прямо сейчас, простил бы ей даже, расплатись она за всё с пятнистым своим телом.

В переписке через амулет интимную близость с человеком Асем, кстати, грубо отрицала.

Спасибо тебе, Всевышний. Чудеса ещё возможны.

* * *

В подвале банка не было ни окон, ни иных технологических отверстий, даже в виде вентиляции. И как они тут сидят целыми днями?

Спёртый воздух был невыносим, но он терпел. Теперь было ради чего.

Старик сразу сообразил: посланием лично ему является сама эта работа.

В качестве ответного жеста в самые заурядные метки на деньгах он вложился втрое больше, чем следовало бы: свои поймут.

Если невозможно общаться содержанием сообщения, значит, нужно подать знак количеством силы. Что-то одно из двух, увы.

Если кто-то заказал у банка, как ни в чём не бывало, чеканку дирхама Степи, значит — …

А вот это уже было страшно.

Не потому страшно, что что-то плохое, а наоборот. Пытка надеждой — самая страшная.

Если кто-то заново чеканит дирхам Степи, да ещё во Всеобщем банке — значит, малодушные мысли о гибели всех орков преждевременны.

Старому шаману не нужно было объяснять роль символов в жизни народа. Если кто-то поддерживает эмиссию такой родной монеты, это говорит весьма о многом.

В отличие от многих разумных, предпочитающих вещи конкретные (например, как эти двое смешных дроу, которые битых три часа его уговаривали работать дальше), он всегда с удовольствием мыслил абстрактными символами.

А дирхам Степи — это ого-го какой символ. И если кто-то (неважно, правдами или неправдами) принудил для чеканки именно этих денег в качестве эмитента Всеобщий банк — значит, забастовка шамана прямо сегодня оканчивается.

Чужим родная монета без надобности, понятно даже годовалому жеребенку. Для своих же сигналом о том, что хотя бы один шаман жив, будет являться эта самая метка.

На которой так настаивают банкиры и которую он уже не рассчитывал когда-либо воспроизвести своими руками.

— Я согласен, — спокойно ответил орк внезапно подобревшим тюремщикам утром в ответ на повторное предложение. — Только мне будет нужна хорошая кормёжка: пока голодал у вас, все силы ушли. Для вашей работы их нужно много.

— Вообще не проблема, — торопливо отмахнулся эльф, словно от назойливой мухи. — Читать умеешь?!

— Да.

— Тебе принесут меню из лучших ресторанов по соседству. Сделаешь заказ сам.

— Я много ем, — заметил кочевник.

— Да хоть всю дневную кухню у них сожри. Главное, чтобы работу сделал…

— Не переживай. Сделаю. Если покормите.

Сама работа над жалкой парой десятков золотых не заняла и минуты.

После этого его обратно отвели на нижний ярус, где он впервые за всё время растянулся на кровати и уснул спокойно: утраченный смысл жизни только что родился заново.

А через несколько часов, ближе к вечеру (он ориентировался по внутренним ощущениям и счёт дням вёл аккуратно), двери каменного мешка снова отворились:

— Пошли. — На этот раз конвой стоял чуть в стороне, а его хозяин пах мало не уважением.

Наверху и дух был получше. Людям и ушастым не понять, но Старик украдкой и с удовольствием вытягивал ноздрями даже такой воздух: не подвал под каменными сводами, уже спасибо.

В его положении радостью был и самый обычный сквозняк.

— Сюда. — Конвой распахнул перед ним железную дверь очередного каменного мешка.

Он сразу почувствовал, что здесь есть кто-то из соотечественников, но в первую секунду побоялся в это верить.

— Сәлеметсіз бе, (здравствуйте) — внутри вдруг обнаружился человек в необычной одежде.

Говорящий на орқша, как свой.

От неожиданности старик запнулся прямо на пороге; неужели ошибка?

— Есіміңіз кім? (как вас зовут?) — незнакомец подхватил его под руку и повёл к одному из стульев.

Зачем-то. Как будто он сам ходить не мог нормально.

— Шал, (Старик) — не думает же хуман, что с ним сейчас начнут откровенничать.

А затем из темноты угла вышел ещё один разумный, запах которого он и почувствовал в коридоре.

— Сәлем! (Привет) — как ни в чём не бывало поднял ладонь в воздух Ермек.

Хан среднего жуза. Далеко не самый близкий друг, чтобы сказать мягко, и уж далеко не родственник.

Но вместе с тем, особенно по нынешним временам, далеко и не чужак.

— Пожалуйста, говорите между собой на всеобщем. — Георг, стоящий у одного из входов вместе с парой эльфов, пытается сгладить неловкость момента вежливой интонацией.

— Мой че… орк не говорит на всеобщем, — качаю головой, указывая на Ермека.

И дёрнул же чёрт пошутить в кабаке. Обратно не отыграешь.

— Обманывать нехорошо, — с эмоциональностью кирпича, как будто ни к кому не обращаясь, говорит отец Асем.

— Он сказал, что ты их языка не знаешь? — оживляется шаман.

— Да.

Орки ржут, как кони, не обращая внимания на окружающих.

— Это наш заказчик. — Один из эльфов обращается к старику, разговаривая через нижнюю губу. — Ты хотел его видеть?

— Да. Хотел и увидел, что хотел, — дед степенно кивает, будто не является заключённым. — Я согласен работать.

— Ты что, затеял всё только ради того, чтобы посмотреть?! — второй ушастый, похоже, не настолько деликатен.

— Ещё чтоб подышать свежим воздухом наверху, — с непробиваемым выражением лица отвечает шаман.

В воздухе виснет невидимое напряжение.

— Георг, я так понимаю, господа являются владельцами нашего мастера? — по большому счёту, пуп земли здесь сейчас я.