Рыцарь посторонился, уступая дорогу.

Маг с силою бросил бутыль. Луу едва успел зажмуриться, но даже сквозь веки свет слепил, жег.

Ножницы словно провалились в пустоту. Вампир вырвался? Или…

Открыть глаза он и не пробовал — ослепнет навсегда. Оставалось ждать.

Тьма вернулась внезапно. Тьма и покой.

— Отпейте, любезный Луу. И вы, доблестный рыцарь, — голос мага окреп.

Луу почувствовал, что в руку ему вложили чашу.

Он пригубил, потом выпил все. На вкус — горечь страшная. Но зрение вернулось.

Вампира не было. Не было даже костей. Ничего. А ножницы невредимы.

Бец-Ал-Ел стоял рядом. Кровотечение прекратилось, но выглядел маг утомленным. Иссякшим.

Рыцарь в задумчивости огляделся.

— Немного же мы наисследовали, милостивые государи. Убыток науке.

— Что делать? Хорошо, целы сами, — маг убрал красную пелену с окон.

— Да, — протянул рыцарь. — А так было чисто…

Стены и свод покрылись черной густой копотью.

— Ничего, — маг и сам пил свой эликсир. — Ничего, чистоту вернуть просто. Всего-то потребуется пара заклинаний. Или тряпка.

— Тряпка?

— Хорошая тряпка порой стоит самого мудреного заклинания, доблестный рыцарь.

Фомин вышел из холодного подвала усталый и обессиленный. Нет, он не жалел, что согласился свидетельствовать вскрытие. Норейка, корабельный биолог, дорого бы дал за то, чтобы заполучить вампира на секционный стол. А он, что он… Бортмеханик он.

Каков торговец-то! Не прост малый, ой, не прост. Не сплоховал, когда пришлось вырывать мага из воистину смертельных объятий вампира. Однако, силища у этих мертвецов!

Он потер бок. Боль стихла, но совсем не пропала. Ребра целы, а синяк-другой нашему брату не в новинку. Магу досталось куда больше, а бодрится. Ну, маги — они восстанавливаются быстро. Заживает, как на маге, вампире, собаке, нужное подчеркнуть.

А все-таки быстро они успели. Солнце вон еще где. Вдосталь времени новых синяков нахватать. Или голову потерять.

Со стороны гостевого двора к нему спешил кругленький толстячок. Ну, конечно, все старые знакомые должны собраться в одном месте в одно время.

— Доблестный рыцарь помнит меня?

— Разумеется, Большой Сол. Вижу, вы оставили постоялый двор?

— Ох, оставил. Что-то с ним будет? Но Большой Сол не жалуется. Большой Сол даже удивляется.

— Чему?

— Не только Большой Сол — все добрались сюда, в Замок, целы и невредимы. Из самых глухих деревенек и хуторов. Муты пропустили всех, а Большой Сол хорошо знает, как эти лесные дикари любят полакомиться человечинкой.

— Никто не пострадал?

— Никто. Это-то и странно. Нужно радоваться, но у старого Сола душа не на месте. Все ему кажется, будто присутствует он при охоте. Муты — загонщики, а он, большой Сол — дичь. А больше всего его, старого содержателя постоялого двора, беспокоит то, что он не знает, кто истинный охотник, кто спустит стрелу.

— Муты?

— Что муты, доблестный рыцарь? Они страшны для него, Большого Сола, но для смелой стражи, да еще за стенами Замка, да еще когда гостят доблестные рыцари… Нет, здесь, в Замке, мутов можно не бояться. А кого нужно бояться, Большой Сол не знает, оттого и нервничает. Потому чуть не забыл, что у него есть для доблестного рыцаря сообщение.

— Сообщение? От кого?

— Доблестный рыцарь должен помнить, что содержатель постоялого двора обязан жить со всеми если не в любви, то в мире. К нему приходят люди, от него уходят люди. Разные люди. Совсем разные. Иногда… Большой Сол видит, что доблестный рыцарь терпелив, и потому хочет объяснить все получше. К нему случайно… а может, не случайно, нужно же им к кому-то обратиться, а кто лучше, чем Большой Сол, подойдет для такого дела? Он знает доблестного рыцаря, он идет в Замок, вот его и попросили…

— Кто попросил? — Фомин не раздражался, отнюдь. Забавно было видеть, как толстяк то ли цену себе набивал, то ли просто важничал перед другими, разговаривая на виду Замка с рыцарем. А скорее, готовился сказать нечто необычное и подготавливал к этому его, Фомина. Чем дольше подготавливает, тем серьезнее будет новость.

— Вы знаете, мы, содержатели постоялых дворов… Нет, это я уже говорил… Вы, доблестный рыцарь, я знаю, видитесь с небесами, Даже летаете туда, рассказывают. Врут, должно быть…

— Нет, не врут. Летаю. Я не колдун, просто — техника. Аппараты.

— Нам это едино: аппараты, колдовство… Я не об этом. Думаю, вам легче меня понять. Я… Со мной иногда ведет дело Навь-Город. Или, вернее, через меня, я хоть и Большой Сол, но человек-то маленький. С Замком связаться, или еще что…

— С Замком?

— Замок на земле, Навь-город под землей… Иногда нужно что-нибудь купить… Или продать… Я посылал эконому местному, сэру Ингману, записку… Он оказался вампиром, но неважно…. Сейчас не в нем дело… Вот, — и он протянул рыцарю сложенный вчетверо лист. — Просили передать. Вам. А там, как решите…

Фомин взял послание. «Старейшины Восьмого Квартала Предлагают Представителю Дома Кор Явиться Для Переговоров В Место, Указанное Проводником».

Бумага. Не пергамент, не папирус даже, что в ходу в Степи, а бумага, изготовленная промышленным способом. Не белая — зелено-голубая. «Электрик», что ли.

Написано… Написано пером, судя по всему… — он посмотрел бумагу на свет, — судя по всему, пером металлическим. Чернила, похоже, химические. Здесь больше пишут натуральными, из чернильного орешка, а это, — он послюнявил палец и потер буквочку, — это продукт органической химии. Что-то Рауде скажет? Ализарин? Он химик, ему и молекулы в руки.

Почерк… почерк безликий, стандартный, каллиграфический, в котором главное даже не красота вычурных завитушек, а единообразие.

Язык — латынь, но все слова начинаются с букв прописных — не только существительные, а даже и предлоги. Грамматических ошибок или несоответствий принятым нормам языка нет.

Какой из всего сказанного следует вывод?

А никакого. Не родятся у свиньи львятки, а все поросятки. Магических способностей нет, дедуктивных талантов тоже. Делай, что велит совесть, а там будь что будет.

— Тут насчет проводника пишут, — обратился он к почтальону.

— А я им и буду, доблестный рыцарь. Надумаете ежели, сведу с ними.

— Когда сведешь?

— А когда скажете.

— Сегодня?

— Даже и сегодня, почему нет? Оно и лучше будет, ежели сегодня, потому что знаю — торопятся они.

— И далеко идти?

— Совсем недалеко, доблестный рыцарь. Навь — она ближе, чем думают.