Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прощай, мой друг! Надеюсь, что ты теперь блаженствуешь, и что Л. Д. в добром здоровье. Твой искренний друг
Джон Имс два раза прочитал это письмо, прежде чем распечатал письмо от Амелии. Он в первый раз получил письмо от мисс Ропер и вовсе не ощущал того нетерпения прочитать его, которое обыкновенно испытывают молодые люди при получении первого письма от молоденькой леди, в настоящую минуту воспоминание об Амелии было для него отвратительно, и он бросил бы письмо в камин не распечатанным, если бы не опасался дурных последствий. Что касается до друга своего, Кредля, он стыдился за него, стыдился не потому, что Кредль бежал от мистера Люпекса, но потому, что побег свой Кредль оправдывал ложными предлогами.
Наконец он распечатал письмо от Амелии. «Неоцененный Джон» – этими словами начиналось оно. Джонни прочитал их и судорожно сжал письмо. Оно было написано женским почерком, с тоненькими прямыми черточками при конце каждой буквы, вместо круглых очертаний, но все же было весьма четко, и казалось, как будто каждое слово написано вполне обдуманно.
«Неоцененный Джон. Для меня так странно еще употреблять подобное выражение. И все-таки скажу „неоцененный Джон“, разве я не имею права называть вас таким образом? Разве вы не принадлежите мне, а я вам навсегда? (Джонни снова судорожно сжал письмо и при этом пробормотал несколько слов, повторять которые я не считаю за нужное. Через минуту он продолжал). Я знаю, что мы совершенно понимаем друг друга, и в таком случае совершенно позволительно одному сердцу открыто говорить другому. Таковы мои чувства, и я уверена, что в вашей груди найдется для них отголосок. Не правда ли, что любить и в то же время быть любимым в высшей степени восхитительно? Так, по крайней мере, я нахожу это чувство. При этом, неоцененный Джон, позвольте мне уверить вас, что в моей груди нет ни малейшей частицы ревности к вам. Я имею слишком много уверенности, как в ваше благородство, так в свою собственную, я хочу сказать, чарующую силу, хотя вы и назовете меня тщеславною. Вы не думайте, что этими словами я намекаю на Л. Д. Само собою разумеется, что вам приятно видеться с друзьями вашего детства, и, поверьте, сердце вашей Амелии слишком далеко от того, чтобы завидовать такому очаровательному удовольствию. Ваши друзья, я надеюсь, со временем будут и моими друзьями. (Судорожное сжатие письма.) И если между ними действительно будет Л. Д. которую вы так искренно любили, я точно так же искренно приму ее в мое сердце. (Этого уверения со стороны Амелии было слишком много для бедного Джонни, он швырнул на пол письмо и начал думать, где и в чем искать ему помощи – в самоубийстве или в колониях, – немного погодя он снова поднял письмо, решившись осушить горькую чашу до дна.) Если вам показалось, что перед вашим отъездом я была немного капризна, то вы должны простить вашу Амелию. Я уже наказана за это: месяц вашего отсутствия для меня целая вечность. Здесь нет ни души, кто бы сочувствовал моему положению. А вы во время своего отсутствия не хотели даже порадовать меня. Могу вас уверить, какие бы ни были ваши желания, я не буду счастлива до тех пор, пока не увижу вас при себе. Напишите мне хотя строчечку, скажите, что вы довольны моею преданностью.
Теперь я должна вам сказать, что в нашем доме случилось грустное происшествие, в котором не думаю, чтобы друг ваш мистер Кредль вел себя вполне благородно. Вы помните, как он всегда ухаживал за мистрис Люпекс. Матушка моя была крайне огорчена этим, хотя ни слова никому не говорила. Разумеется, кому приятно говорить о таких предметах, которые касаются имени какой-нибудь леди. В течение последней недели Люпекс сделался страшно ревнивым, мы все знали, что собирается что-то недоброе. Сама Люпекс хотя и хитрая женщина, но не думаю, чтобы она замышляла что-нибудь дурное, разве только одно, чтобы довести мужа своего до бешенства. Вчера Люпекс пришел под хмельком и пожелал видеться с Кредлем, но Кредль перепугался, взял шляпу и ушел. Это с его стороны было весьма дурно. Если он считал себя невинным, то почему он не явился на призыв Люпекса и не объяснил недоразумения? Это обстоятельство, говорит моя мать, падает темным пятном на наш дом. Люпекс клялся вчера вечером, что утром отправится в управление сбора государственных доходов и осрамит Кредля перед комиссионерами, клерками, перед всеми. Если он это сделает, то вся история появится в газетах, весь Лондон узнает об этом. Самой Люпекс это понравится, я знаю, она только и заботится о том, чтобы о ней говорили, но что будет тогда с домом моей матери? Как я желаю, чтобы вы были здесь: ваше благоразумие и благородство все бы это уладили сразу, так, по крайней мере, я думаю.
Я буду считать минуты до получения вашего ответа и позавидую почтальону, который возьмет в руки ваше письмо прежде, чем оно дойдет до меня. Пожалуйста, пишите поскорее. Если я не получу ответа в понедельник утром, то буду думать, что с вами что-нибудь случилось. Хотя вы и находитесь в кругу дорогих своих старых друзей, но, вероятно, у вас найдется минута написать несколько слов вашей Амелии.
Матушка очень огорчена происшествием в ее доме и говорит, что, если бы вы были здесь и подали ей совет, она бы много не беспокоилась. Для нее это очень тяжело, она всегда заботилась о том, чтобы дом ее пользовался уважением и чтобы все в нем были покойны. Я послала бы мою искреннюю любовь и почтение вашей дорогой мама́, если бы только знала ее, хотя надеюсь, что узна́ю, вашей сестрице, а также Л. Д., если вы объяснили ей наши отношения. За тем ничего больше не остается сказать со стороны
Ни одна часть этого нежного письма не доставила удовольствия бедному Имсу, напротив, последняя из них отравляла все его чувства. Возможно ли было оставаться равнодушным, когда эта женщина осмелилась послать любовь его матери, его сестре и даже Лили Дель! Он чувствовал, что одно уже произношение имени Лили такой женщиной, как Амелия Ропер, было осквернением этого имени. А между тем Амелия Ропер, как она уверяла его, принадлежала ему. Как ни противна для него была она в настоящую минуту, он верил, что и сам принадлежал ей. Бедный Джонни чувствовал, что в лице его она приобрела некоторую собственность и что ему суждено уже быть связанным с ней на всю жизнь. Во все время знакомства с Амелией он сказал ей весьма немного нежностей, весьма немного таких, по крайней мере, нежностей, которые имели бы серьезное значение, но между этими немногими было слова два-три, которыми он высказал свою любовь к ней! А эта роковая записочка, которую он написал к ней! При одном воспоминании об этом Джонни подумал: уж не лучше ли ему отправиться к большому резервуару позади Гествика, резервуару, питавшему водой своей Хамершамский канал, и положить конец своему жалкому существованию?
В тот же самый день он написал два письма: одно к Фишеру, другое к Кредлю. Фишеру он высказал свое убеждение, что Кредль точно так же, как он сам, был невинен в отношении к мистрис Люпекс. «Он далеко не такой человек, чтобы подделываться к замужней женщине», – говорил Джонни, к немалому неудовольствию Кредля: когда письмо достигло до места служения последнего, джентльмен этот был не прочь от репутации Дон Жуана, которую надеялся приобрести между своими сослуживцами чрез это маленькое происшествие. При первом взрыве бомбы, когда до бешенства ревнивый муж свирепствовал в гостиной, раздражаемый все более и более парами вина и любви, Кредль находил обстоятельство это в высшей степени неприятным. Но на утро третьего дня – Кредль провел две ночи на софе своего приятеля Фишера – он начал гордиться этим, ему приятно было слышать имя мистрис Люпекс произносимым другими клерками. Поэтому, когда Фишер прочитал письмо из Гествика, ему очень не поправился тон его друга.
