Брат поставил «Кармен Миранду» между «Харлеем» и разбитой поливальной машиной. Я припарковался на противоположной стороне улицы, возле здания студенческого братства.

— Вот что ты мне устроил, — пожаловался Гарретт, перебираясь из машины в свое кресло. — Я дома, хотя еще нет полуночи. Спасибо за прекрасный вечер. — Потом он заметил попугая, и его лицо заметно просветлело. — Дерьмо господне, — пробормотал Гарретт.

— Задница, — сообщила птица, слетая с моего плеча и устраиваясь на ручке кресла Гарретта.

Я понял, что это любовь с первого взгляда.

— Где, черт возьми, ты сумел его раздобыть? — спросил Гарретт, поглаживая клюв птицы.

Попугай посматривал на бороду Гарретта, видимо, решил, что из нее получится отличное гнездо. Я рассказал Гарретту, что Задница осиротел, но не стал говорить, что его хозяйку убили. Ко всему прочему, поклонники Джимми Баффетта называли себя «попугаеголовыми» — и я решил, что этот брак свершился на небесах. Или в Ки-Уэст.[59]

— Он тебе нравится? — спросил я.

Птица нашептывала непристойности Гарретту на ухо, тот улыбнулся и пригласил меня выпить пива.

— Трес Наварр, мастер этикета. Когда разбиваешь кому-то голову, нужно заранее подготовить подарок, который дарует тебе прощение.

Мы поднялись наверх, Гарретт преодолевал ступеньки на руках и тащил за собой кресло. Когда он распахнул входную дверь, запах пачулей едва не сбил меня с ног. Даже попугай покачал головой.

— Возьми бутылку «Шайнера», — предложил Гарретт. — А мне нужно послушать пару мелодий.

Квартира Гарретта представляла собой длинный коридор — гостиную отделяла от кухни стойка бара, в конце находилась крошечная спальня. И лишь потолок избавлял гостей квартиры от приступов клаустрофобии — он уходил от кухни вверх под углом в сорок пять градусов и заканчивался застекленной крышей.

Я направился к холодильнику, а Гарретт покатил к стене с электронным оборудованием — компьютеру и соединенным с ним музыкальным центром, включил главный рубильник, и огни Северного Остина потускнели. Он выбрал компакт-диск.

— Кто побеждает? — спросил я, пока еще мог слышать собственный голос.

В квартире, расположенной этажом ниже, гремела мощная стереосистема, исполнявшая «металлику». Впрочем, исполнением это вряд ли стоило назвать. Шла шлифовка или, быть может, штамповка.

Гарретт вздохнул.

— Подонки на прошлой неделе поставили себе новые вуферы.[60]Паршивое дело. Тогда я пригласил одного своего приятеля — он участвовал в производстве «Сесорранда» для «Долби». Ну, ты знаешь — эффект тряски, который использовали в некоторых фильмах с землетрясениями? Он совершил со мной неплохую сделку.

— Замечательно, — проворчал я. — Землетрясения. После десяти лет в Калифорнии я приехал в Остин, чтобы получить землетрясение.

Я оглядел кухню, чтобы найти точку опоры.

Когда Гарретт врубил звук на полную, книжные полки у стен затряслись, на пол посыпались экземпляры «Электрический «Кулэйд»[61]пробный камень» и «Поваренная книга анархиста». Плакаты «Мирового штаба Армадилло»[62]на стенах охватила мелкая дрожь. Попугай занялся воздушной акробатикой.

Когда наступила короткая пауза и жидкость в моем мозгу начала правильно циркулировать, я узнал песню — «Бодисатва» группы «Стили Дэн».[63]Мы не столько ее слушали, сколько воспринимали по Брайлю.[64]

Несмотря на то что квартира Гарретта ходила ходуном, мне каким-то образом удалось откупорить пиво. Когда песня закончилась, наступила тишина, только попугай пытался вырваться сквозь прозрачную крышу на свободу. Стерео у соседей внизу смолкло.

На лице Гарретта появилась безумная улыбка.

— Вот так.

— Кто-нибудь… — Я замолчал, чтобы уменьшить звук своего голоса. — Кто-нибудь обращался в полицию?

— К кому — Фреду?

Фред полицейский. Они с Гарреттом уже перешли на «ты».

— Наверное, я получил ответ на свой вопрос.

Гарретт небрежно махнул рукой.

— Звонить Фреду — пустое. Иногда в квартиру рядом заселяются новые жильцы и предпринимают попытки навести порядок. Но это быстро заканчивается. Кажется, ты хотел, чтобы я проверил жесткий диск?

Я протянул диск, который снял с компьютера Джули Кирнс.

Гарретт развернулся к своему компьютеру и принялся стучать по клавиатуре. Экран стал оранжевым и ожил с мелодичным музыкальным аккордом, а Гарретт начал насвистывать «Стили Дэн», одновременно переключая какие-то кабели.

Я уселся рядом в старое черное кресло, принадлежавшее нашему отцу. Даже через двенадцать лет кожа все еще пахла кубинскими сигарами и пролитым на него виски. Когда мне было семь, я сделал перочинным ножом в левом подлокотнике индивидуальные окопы для моих солдатиков. Я любил сидеть в этом кресле.

— Проклятье, — сказал Гарретт.

— Что такое?

Брат собрался что-то добавить, но только посмотрел на меня и покачал головой. Вероятно, он сообразил, что ему нужен фильтр, чтобы перевести свои мысли с компьютерного сленга на обычный английский.

— Ничего, так, ерунда.

Я пил пиво и слушал, как Гарретт возится со своим оборудованием. Наконец, хорошенько спутав разноцветные провода, он соединил свой жесткий диск с моим и набрал несколько команд на клавиатуре.

— Ну, вот, теперь нужно немного подождать, — заявил он.

Гарретт переключился на другой процессор — у него их было восемь на случай, если вдруг придется устроить вечеринку. Экран потускнел, появилась серая страница Всемирной паутины, замерцали огоньки интегральной цифровой сети. Гарретт набрал еще несколько команд.

— Чем ты в последнее время занимаешься? — спросил я.

— Тружусь на ублюдков, управляющих «РНИ», — пожаловался Гарретт.

Всякий раз, когда Гарретт говорил об этой компании, иначе он их не называл, хотя так давно на них работал и владел таким количеством акций, что сам уже стал одним из них.

— Они заказали мне ГИП[65]для одной бухгалтерской программы. Я превратил дерьмовую программу в нечто классное, вот только она грохается, как только в нее загружаешь базу данных.