— Ну, за это они тебе и платят, — сказал я. — А над чем ты работаешь на самом деле?

Гарретт улыбнулся, не отводя глаз от монитора.

— Принеси из кухни текилу, и я тебе покажу. Тут без текилы никак нельзя.

Я не из тех, кто отказывается выполнять прямые приказы. Взяв бутылку на кухне, я налил каждому из нас по хорошей порции. Мы с братом одинаково относимся к текиле — оба предпочитаем «Эррадуру Аньехо», которую следует пить без соли и лайма, желательно в больших количествах.

Попугай, склонив голову набок, угнездился на спинке стула возле стойки бара, с завистью поглядывая на наши стаканы.

— Извини, но ты ничего не получишь, — сказал я ему.

Когда я вернулся в кресло, Гарретт запустил новую программу и приготовился к демонстрации.

— Ладно, представим себе, что у тебя имеется какой-то материал, который ты опасаешься хранить на своем компьютере, — сказал он. — Что ты станешь делать?

Я пожал плечами.

— Спрячу где-нибудь на диске. Воспользуюсь программой для защиты записей.

— Да, но диск можно найти, и если им займется толковый специалист, он сумеет прочитать его при помощи логических диаграмм жесткого диска. Или взломает пароль. Кроме того, диск легко уничтожить.

— Поэтому?

— Поэтому ты используешь бумеранг. — Он выбрал файл под названием Garret.jpg. — Здесь записаны мои секретные данные, моя фотография, которую я намерен сохранить, но никому не хочу показывать. И я предоставляю сети уберечь ее от посторонних глаз. Я загружаю информацию, кодирую ее, чтобы она стала невидимой и безобидной, после чего программирую так, чтобы она случайным образом отражалась, перемещаясь с одного сервера на другой, нигде не оставаясь более пяти минут. Она скачет по сети, и ее невозможно найти, пока я не пошлю возвратный код. И тогда она вернется домой.

Он щелкнул по файлу, и прямо у нас на глазах он скрылся в сети, исчезнув с жесткого диска. Гарретт набрал серию цифр, и через две минуты файл вернулся обратно.

— Видишь? — спросил Гарретт. — Файл побывал в Норвегии, но, прежде чем его кто-то успел заметить, переместился в другое место.

На мониторе появилась фотография — Гарретт сидит у стойки бара с женщиной на коленях. Она в джинсах, мотоциклетном шлеме и футболке с логотипом «Харли Дэвидсон», которую задрала, чтобы продемонстрировать роскошную грудь. Гарретт смотрит в камеру, подняв бутылку с «Бадвайзером».

— Семейные фотографии, — сказал я.

— Женщины-байкеры, — с нежностью ответил Гарретт. — Они знают, что есть вещи, которые способны сделать только мужчины без ног.

Я попытался не включать свое воображение, и мне очень помог большой глоток текилы.

В углу монитора замигал красный огонек.

— Трудная задача, — проворчал Гарретт и переключился на процессор, который устроил испанскую инквизицию жесткому диску Джули Кирнс.

На экране появился почти не поврежденный текстовый файл, и лишь несколько неопознанных значков свидетельствовали о долгом путешествии через компьютерную мусорную корзину.

— Имена и номера социального страхования, — сообщил мне Гарретт и просмотрел файл до конца, — семь страниц. Время приема на работу. Время ВС… что это, время смерти? Похоже на несколько разных компаний, крупные фирмы в Остине… Ты что-нибудь понимаешь?

— Архивы персонала компаний — список людей, которые умерли, пока работали у них, или вышли на пенсию, а потом умерли, после чего их пенсии были аннулированы. Похоже, здесь сведения за десять лет почти по всем компаниям, где Джули Кирнс временно работала. Она украла информацию.

Гарретт пошевелил пальцами, мои откровения не произвели на него ни малейшего впечатления.

— Работа любителя. Кто угодно мог скопировать данные подобного рода — ни одна компания не станет защищать такую информацию. Зачем вообще она это сделала? И зачем их уничтожили?

Я задумался, и у меня, вопреки нежным объятиям «Эррадуры», возникли неприятные предчувствия.

— Можешь сделать распечатку?

Гарретт усмехнулся.

Две минуты спустя я сидел в своем кресле, держа в руках очередной бокал текилы и семь страниц с именами умерших людей, которые работали в разных компаниях Остина.

Гарретт выключил компьютер, погладил клавиатуру, словно та была щенком, и оттолкнулся от стола. Покопавшись в одном из карманов сумки, укрепленной на коляске, он достал оттуда пакет с марихуаной, взял пятидолларовую купюру, лист бумаги и принялся сворачивать сигарету.

— Расскажи-ка мне свою историю, — предложил он. — Что в файлах? И почему у тебя возник внезапный интерес к музыке «кантри»?

Я поведал Гарретту о том, как провел два последних дня.

Мне нет необходимости думать о конфиденциальности, когда я разговариваю с Гарреттом. И дело вовсе не в том, что он благородно хранит чужие секреты. Просто мой брат не в состоянии удерживать в голове то, что я ему рассказываю, столько, сколько нужно, чтобы сообщить мои тайны кому-то другому. Если речь не идет о программировании, Джимми Баффетте или наркотиках, Гарретт не сохраняет информацию на своем добром старом жестком диске.

Когда я закончил, Гарретт медленно покачал головой и выдохнул дым в сторону попугая, который с удовольствием окунулся в наркотическое облако.

— Иногда ты меня пугаешь, братишка.

— О чем ты?

Гарретт поскреб челюсть под бородой всеми десятью пальцами.

— Ты сидишь в кресле, пьешь и рассуждаешь о расследовании. Не хватает лишь сигары и сотни фунтов веса.

— Не начинай, Гарретт. Я не превращаюсь в отца.

Тот пожал плечами.

— Ну, если ты так уверен. Однако ты продолжаешь играть в детектива, болтаешься на прежней территории нашего отца, работаешь с его друзьями в полиции — он мертв, братишка. Его убийство раскрыто. Ты уже можешь снять плащ супермена.

Мне хотелось продемонстрировать хоть какое-то раздражение, но текила и мягкое кресло работали против меня. Я посмотрел на кончики своих парусиновых туфель.

— Неужели ты думаешь, мне нравится, когда все подряд вспоминают, что я сын Джексона Наварра, если я расследую какое-то дело? Ты думаешь, мне от этого легче?

Гарретт сделал затяжку.

— Может быть, именно это и доставляет тебе удовольствие — не нужно становиться взрослым и занимать другое место в жизни.

— Мой брат — специалист по взрослению.

Он усмехнулся.

— Да, но…

Я откинулся на спинку отцовского кресла.

Гарретт заметил, что его сигарета стала совсем короткой, и потянулся к мундштуку, лежавшему в пепельнице. Культя левой ноги на мгновение показалась из-под шорт — гладкая, тощая и розовая, словно у младенца. На ней не осталось шрамов от колес, которые много лет назад отрезали нижнюю треть тела Гарретта.