– О Чарльз! Вам повезло, что я уже все нарезала. Иначе вы бы получили нож в руку, будьте уверены.

– Простите. А как получилось, что вы здесь готовите? Вам же надо быть дома к семи, не позже, это правило?

– Я попросила и получила разрешение. Фредди сказал, что встретит меня в «Савойе» в десять. А оттуда отправимся домой. Он передает вам привет, Чарльз.

– Ему тоже. А что готовите?

– Думаю, что соус к макаронам. Я готовлю по рецепту из «Таймс». Предполагается, что это настоящее итальянское блюдо. Я думаю, что в состоянии хорошо отварить макароны, остальное же сущее притворство. У меня есть хорошие новости, я позвонила доктору Доддсу и сказала, что приехал американский адвокат нашей семьи. У нас назначена встреча на завтра в десять с ним и этим таинственным Таунби. А как прошла вылазка в место обитания Стэнтона? – Она помолчала, помешивая, и указала мне на две банки, стоявшие на доске. – Откройте их, пожалуйста.

Я стал открывать банки, рассказывая ей о происшедшем:

– Я с ним виделся – и даже побеседовал с ним дважды. Нам наконец-то удалось что-то получить. Я упомянул имена Мэри Хопсон и Лизы Анатоль, и он клюнул. Сначала ему удалось скрыть это, и очень убедительно, но потом он так разволновался, что даже забыл мое имя. Я, кстати, застал его за подсчетом довольно большой суммы. Он явно намерен что-то предпринять, но понятия не имею, что именно. Я постараюсь проследить за ним и выясню это.

– А как он выглядит? – спросила Адриана, нетерпеливо кивая на банки с помидорами. – Он ведет себя как сумасшедший?

– Да, но он явно не глуп. Он крупный, сильного сложения. Похоже, он может быть опасен.

– Опасен?

– Да. Я бы очень не хотел, чтобы он очутился у меня за спиной где-нибудь в темном месте.

– И вы не собираетесь ему это позволять, – сказала Адриана скорее с повелительной, чем с вопросительной интонацией.

– Нет. Похоже, я заставил его думать, что мы опережаем их на шаг. Я планирую продолжать в том же духе. После того как мы завтра побываем в «Мортон Грейвз», я планирую посвятить некоторое время слежке за ним. Думаю, он понимает, что происходит, и не он один.

– А привидений вы не видели? Чарли, не думаю, что вы находите то, чего от вас хочет сэр Артур.

– Адриана, я ищу привидения везде, куда бы ни пошел.

Ничто так не обманчиво, как слишком очевидные факты.

Тайна Боскомской долины[12]

Пока мы ждали у кабинета доктора Доддса в больнице «Мортон Грейвз», Адриана просматривала утренние газеты за четверг, которые нашла в холле.

– Послушайте, Чарльз, нам следует продать машины. Как только люди прочитают это, цены на бензин опять подскочат.

– А что там? – спросил я.

– Геологическая комиссия Соединенных Штатов опубликовала заключение, что запас нефти в Америке истощится через двадцать лет.

– Правда? – спросил я. – К сорок второму году? А откуда они это узнали?

– Вспомните, мы же читали об этом в «Таймс» в четверг. Они опубликовали «горячие новости», так ведь это называется? Ой, я забыла. Вы же теперь поверенный.

– Адвокат, – сказал я.

Я попытался придать себе как можно более убедительное сходство с юристом, то есть надел свой самый лучший свежеотглаженный костюм. Он был сшит лондонским портным, но я решил, что американский адвокат вполне может заказать себе костюм здесь. Наконец доктор Доддс вышел из своего кабинета.

– Миссис Уоллес, – произнес он, кивая Адриане и протягивая руку. – Как я уже сказал, ваши фотографии в газетах не отдают вам должного. Я так рад снова видеть вас. – Он повернулся ко мне. – Мистер Бейкер, рад познакомиться. Я Дуглас Доддс, главный врач больницы, вашим услугам. Заходите, пожалуйста!

Мы прошли в его кабинет и расселись в обстановке удивительно уютной для здания, которое пыталось выглядеть на пятьсот лет. Сначала разговор коснулся того, что Адриана сказала доктору: я адвокат из Нью-Йорка и занимаюсь делом о собственности, которое касается покойного доктора Гассмана.

– Как я понял из слов миссис Уоллес, у вас есть пациент, который когда-то был врачом и который может каким-то образом иметь отношение к собственности доктора Гассмана. Признаюсь, что эта ситуация вызывает у меня некоторое недоумение, – сказал я. – Не могли бы вы мне ее прояснить?

– Она затруднительна даже для нас самих, мистер Бейкер. Позвольте мне рассказать вам эту историю с самого начала. Доктор Гассман был весьма преуспевающим неврологом в Шотландии. Он специализировался на случаях глубокой депрессии и очень эффективно применял гипноз для лечения таких пациентов. Когда он стал подыскивать работу в Лондоне, мы пригласили его тотчас же, хоть ему в то время было уже почти семьдесят. И хотя я не всегда соглашался с его методами, без колебаний могу сказать, что он был одним из самых блестящих неврологов, которых я когда-либо знал. Он умер здесь – с ним случился приступ – в тысяча девятьсот девятом году.

Доддс начал набивать трубку.

Я взглянул на Адриану, которая смотрела на доктора с вежливым, в меру заинтересованным выражением лица. Она выглядела, как и подобает послушной племяннице, действующей в интересах любимого дядюшки. Я опять переключил внимание на Доддса.

– Я полагаю, что вы испытывали к этому человеку некоторую неприязнь.

– Разве я так сказал? Хотя теперь, спустя годы меня ничто не удерживает это признать. Да, я не любил Гассмана. Он грубо обращался с персоналом, и это мягко выражаясь. Гордость собственным богатством сочеталась в нем с заносчивостью. Хуже того, душевнобольные были для него в некотором роде ущербными людьми и потому законы медицинской этики на них как бы не распространялись. Он не скрывал этого. Пациенты по его мнению, были самыми подходящими объектами для экспериментов.

– Он с ними плохо обращался? – спросил я.

– Да. Он неоднократно настаивал на использовании электрошока – мы этого здесь не делаем. Он то и дело доводил пациентов до слез. Ходили слухи, что Гассман причинял им физическую боль, но открытых обвинений никто не выдвигал. – Доддс покачал головой и продолжал: – Одним из его пациентов был Уильям Таунби, молодой человек, поступивший к нам в состоянии нервного срыва в тысяча девятьсот седьмом году. Он чудесным образом исцелился. Гассман был, очевидно, близок с этим человеком, по причинам, мне неведомым. В общем, когда доктор Гассман умер, обнаружилось, что он оставил большую часть своего состояния этому пациенту.

– Большую сумму? – спросил я.

– Что-то около сорока тысяч фунтов. Не скрою, что для меня и всех остальных в больнице это было ударом. Гассман не делал секрета из того, что у него нет прямых наследников и что он завещает большую часть состояния «Мортон Грейвз». Вместо этого он оставил больнице лишь десять тысяч фунтов. Примерно такая же сумма была завещана его секретарше, которая отошла от дел и, как я полагаю, жила на эти деньги до смерти. Ей достались наличные и ценные бумаги, прочую же собственность унаследовал Таунби.