Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глеб молчал, потому что никогда не обещал того, что не в состоянии будет исполнить. Не обманывал даже в малости. Он не был уверен, что сможет дочитать сие творение до конца, а потому и соглашаться на сделку не собирался. Да и не нужен ему никакой подарок от Инессы Резановой. Только договор на аренду леса, причем на взаимовыгодных условиях.
Резанова наклонилась и подняла с настила длинную коробку, которую Глеб только заметил. Это был деревянный ящик, такой, в которых обычно хранят ружья. Она откинула крышку и действительно достала ружье, на прикладе которого красовалась какая-то сложная гравировка.
– Глеб, я хочу, чтобы вы приняли от меня в дар это ружье, – продолжала Инесса Леонардовна. Вид у нее был взволнованный. – Поверьте, это не просто прихоть старой одинокой женщины. Мой муж был бы рад, если бы знал, что я отдаю его именно вам. Ружье делали на заказ. Обошлось оно, скажем так, недешево, но Алексей не успел им воспользоваться. У меня оно хранится как память о нем, но любая вещь должна исполнять свое предназначение, а в моем окружении нет ни одного человека, увлекающегося охотой. А вы… Я знаю, вы достойны этого ружья.
В последней фразе крылась какая-то неправильность. В ермолаевской системе ценностей человек не мог быть достоин ничего из того, что можно купить за деньги. Любви, уважения, ревности, зависти, ненависти – да, а вот какого-то там ружья – нет. Тем не менее он сделал шаг вперед и взял у Резановой оружие, которое она держала в руках. Взял и обомлел.
Была у Глеба Ермолаева такая особенность: увлекшись чем-то, он досконально изучал вопрос, вгрызаясь зубами в теорию, чтобы постичь ее до самых тонкостей. Начав ходить на охоту, он много читал про различные виды именно охотничьего оружия, а потому мог оценить то, что сейчас оказалось у него в руках.
Ружье, которое она предлагала ему подарить, было сделано в мастерской одного из самых известных мастеров-оружейников из Австрии Петера Хофера. Это был штучный образец, потому что мастер Хофер работал только под заказ, а его мастерская выпускала не больше пяти-шести ружей в год, и каждое из них являлось настоящим произведением искусства. На создание каждого подобного образца уходили тысячи часов работы, причем изготавливал их мастер только своими руками и в единственном экземпляре. На создания некоторых ружей из-за сложности гравировки уходило до двенадцати лет. Стоило все это великолепие до одного миллиона долларов.
Глеб сглотнул.
– Инесса Леонардовна, разумеется, я не могу это принять, – проговорил он и протянул ружье обратно Резановой. Пальцы против воли гладили гладкое дерево, плавно перетекающее в металл. Раньше он только читал про фантастическую точность подгонки металла к дереву в ружьях Хофера, где стык имел всего лишь сотые доли миллиметра. Сейчас он имел возможность сам в этом убедиться. – Вы, наверное, не в курсе рыночной стоимости этого ружья. Поверьте, оно сравнится в цене со всем вашим поместьем.
– Почему же, я в курсе, – напевно сказала пожилая женщина и засмеялась легко, звонко. – Мой муж очень меня любил, Глеб. И никогда не имел от меня секретов. Именно поэтому я знаю, что ружье, которое вы держите в руках, мой муж заказывал у Петера Хофера. Он специально ездил к нему, в его мастерскую, чтобы получить этот уникальный образец. А Петер известен именно тем, что не отказывается ни от одного интересного предложения, лишь бы заказчик был готов оплачивать его услуги в соответствии с их реальной стоимостью. Мой муж не экономил на качестве и всегда имел особый нюх, во что стоит вкладывать деньги. Я знаю, сколько стоит это ружье. И поверьте, мне не жаль его вам подарить.
– И тем не менее вы не можете не понимать, что я не имею никакого права соглашаться на этот подарок, – сообщил Глеб довольно резко. – Инесса Леонардовна, для бизнесмена моего уровня репутация – не пустой звук. Я свою, к примеру, выстраивал годами. И, конечно, меня трудно считать белым и пушистым, начинал я в девяностые годы, так что видал на своем веку всякое, но чего про меня точно нельзя сказать, так это что я обдираю как липку одиноких и ничего не подозревающих… женщин.
Он хотел сказать «старух». Но вовремя поймал себя за язык.
– Одиноких и ничего не подозревающих старух, вы хотели сказать, – невозмутимо поправила его Резанова. – Да не надо, Глеб, не смущайтесь. Я действительно старуха и прекрасно об этом знаю. Правдой нельзя ни оскорбить, ни унизить. Вы это запомните. И ранить тоже нельзя. Я понимаю вашу щепетильность, и, поверьте, мне она крайне приятна, потому что за свою жизнь я видела всяких людей и разную степень порядочности, вплоть до полного ее отсутствия. Поэтому давайте договоримся так. Вы возьмете у меня это ружье. Не в дар, просто в пользование. Мне очень хочется, чтобы с ним хотя бы раз сходили на настоящую охоту. Я буду рада, если вы угостите меня вашим охотничьим трофеем. А потом, когда вы прочитаете книгу о моей жизни, вы уже решите, примете мой скромный дар или нет. Если нет, я обещаю, что заберу у вас его обратно. Договорились?
Может, это и было слабостью, но пострелять из ружья Петера Хофера хотелось ужасно. Аж кончики пальцев кололись и чесались.
– Договорились, – сказал Глеб. – Охота на кабана уже открыта. На медведя тоже. На лося откроется с пятнадцатого сентября. Какого вида охотничий трофей вы предпочитаете зажарить к ужину?
– Давайте остановимся на том, что вы обязуетесь заготовить для меня на зиму запасы кабанятины, лосятины и медвежатины, – улыбнулась Резанова. – Понимаю, что для этого требуется некоторое время, но и я никуда не тороплюсь. Глафира должна написать книгу за три месяца, пожалуй, на этот срок мы и будем ориентироваться. Лады?
– Лады, – Глеб тоже улыбнулся, потому что эта женщина неожиданно начала ему нравиться. Было в ней что-то располагающее к себе. Возможно, внутреннее достоинство, наличие которого он очень ценил в людях.
– Вот и хорошо, – резюмировала она и неторопливо пошла прочь с пирса.
Слегка дрожащими руками Глеб начал укладывать ружье в сафьяновое нутро коробки. В дом он вернулся, когда часы показывали без пяти восемь. Встал, называется, пораньше. Просто сначала он проводил расследование на чердаке и крыше, потом в свое удовольствие плавал, а затем обсуждал с хозяйкой поместья подарок, оказавшийся очень странным и мало уместным для совершенно незнакомого человека.
Первой, кого он встретил, войдя в дом, была Тайка.
– Папка, – радостно приветствовала она его, – а я так и поняла, что ты купаться ходил. Проснулась, стукнулась к тебе, а тебя нет. Слушай, мне надо тебе рассказать одну умопомрачительную вещь. Ты с ума сойдешь просто, когда узнаешь, что мне вчера Инесса Леонардовна вручила для нашего сегодняшнего концерта. Ой, что это у тебя?
– А это мне вручила Инесса Леонардовна, – мрачно сказал Ермолаев. – Ружье за миллион баксов. Чтобы я сходил на охоту и заготовил ей мяса на зиму.
– Что? – поразилась дочь.
– То, что слышишь. Это действительно ружье, изготовленное мастером, который настолько виртуозно владеет технологиями металло- и деревообработки, а заодно законами физики и баллистики, что каждое его изделие – это как картина Леонардо да Винчи.
– А так бывает? – поинтересовалась Тайка и тут же потребовала: – Папка, расскажи.
Его дочь обладала пытливым умом и была жадна до всего нового. Ее действительно заинтересовало ружье.
– Пойдем ко мне в комнату, спрячем куда-нибудь эту бесценную вещь, а я заодно переоденусь, потому что ужасно хочу есть. Тем более что пахнет умопомрачительно.
– У Клавдии потрясающие сырники, я съела четыре штуки. Может, расскажешь за завтраком?
– В мокрых плавках я на завтрак не пойду. Твой отец – приличный человек, – сообщил Глеб. – Да и орать на всю округу о сделанном мне презенте не буду. На месте родственников дражайшей хозяйки я бы не очень обрадовался тому, что она разбазаривает их потенциальное
