Тут в зале будто все лампочки разом перегорели, перед глазами стало как-то мутно, точно Егор смотрел на Влада из-под воды. А тот лыбился с довольным видом и раскачивался на задних ножках стула, точно как в детстве, раскачивался и говорил что-то еще, но Егор не мог разобрать ни слова.

– Закройся, – кое-как выговорил Егор, – закройся, тварь.

И приподнялся с места. В коленку точно краб вцепился, чуть ли не до крови. Егор дернулся, вскочил, Вика отшатнулась к стенке, Юрка подался назад, а Орехов не шевельнулся, глядел на Егора снизу вверх и улыбался. Егор перегнулся через стол, рванулся вперед, но налетел на что-то черное, мощное, успел поставить локтем блок, но пропустил удар в правое подреберье, и тут свет окончательно померк, а затылок ожгло точно кислотой. Потом Егор увидел Вику, она держала его за плечи, смотрела в лицо и кусала губы, но не плакала, мелькнул бледный Юрка и куда-то подевался. А потом Егор услышал Орехова:

– Не трогайте его, он мне еще понадобится. Где заказ, мать вашу, сколько можно ждать? Сервис ниже плинтуса…

Егор уже пришел в себя, Вика сидела рядом, Юрка глядел на Егора с таким видом, точно тот воскрес из мертвых. Охранники стояли на местах, и Егор глядел то на одного, то на другого, все гадал, кто так ловко врезал ему по печени. Получалось, что любой из них, но сейчас оба стояли с каменными рожами, точно ничего не случилось. Открылась дверь, и в зал вошли два официанта с подносами, принялись расставлять на столе тарелки, блюда, кастрюльки, от которых очень вкусно пахло. Орехов сдернул с ближайшего к нему блюда крышку, вдохнул сладковатый пар и аж зажмурился от наслаждения.

– Прошу, – он сделал крышкой широкий жест и скинул ее на поднос официанту, – дорада, устрицы, форель, стерлядь и краб. Все, что было из приличного в этом заведении. Не стесняйтесь. А вы идите, без вас справимся.

Официанты убрались с глаз долой, Орехов сложил себе на тарелку горку из белой рыбы и, ловко орудуя ножом и вилкой, приступил к еде. Потянулся за рислингом, обнаружил, что бутылка давно опустела, махнул охраннику у двери, и тот высунулся за дверь. И через полминуты принес к столу еще одну, такую же, поставил и удалился. За столом никто не шевельнулся, все смотрели кто куда. Вика снова сжала Егору колено и так держала, точно боялась, что он снова сорвется. Печень почти перестала ныть, дыхание восстановилось, но со вторым броском Егор решил пока повременить.

– Есть хочу, – с набитым ртом сказал Орехов, – рыбу люблю, страсть. Привык в Италии. Я ж в Италии десять лет прожил, прикинь?

Он отхлебнул вина и посмотрел на Егора.

– Не знал? Понятно, откуда? Я тебе сейчас все расскажу. Может, ты помнишь, что мой папаша наделал кучу долгов, куда деньги дел – черт знает. Я тебе говорил тогда, что придется отрабатывать, а ты не поверил… Я сам не поверил, – он поднял нож, видя, что Егор хочет возразить, – но пришлось. Нет, не землю копал, не кирпичи таскал. Сказали, что справлюсь, и я справился. Тогда время, сам помнишь, лихое было, люди миллионы в один день зарабатывали и жизнь теряли, а самые ушлые с заграницей стали торговать. А как торговать, если языков не знаешь? А я знал, хорошо знал…

Он быстро ел, еще быстрее напивался, но не пьянел, лишь порозовел и расслабил галстук. Потом взялся за устриц, ловко расправлялся с ними под лимончик, откидывая большие раковины на пустую тарелку.

– Я переводил договоры, паспорта сделок, документы, сопровождал хозяев на переговорах с деловыми партнерами. Поэтому меня били несильно и не по голове – я должен был хорошо выглядеть на встречах. Поэтому просто угрожали сделать калекой, колясочником, один раз чуть палец не отрезали, просто так, чтоб о побеге и думать забыл. Кровищи было… Но кормили, прикинь, и даже телик смотреть разрешали, чтобы вконец не одичал – я же играл роль полноправного партнера. И так полтора года, Егор, полтора года, я думал, свихнусь. И тут в одном кино, – Орехов взялся за очередную устрицу и принялся вырезать ее из раковины, – я увидел, как заложник вроде меня подает на переговорах знак той стороне: я в опасности, спасите. И я решил – чем черт не шутит, рискну. Тут как раз сделка намечалась с одной итальянкой, у нее в Милане был мебельный салон, и наши нувориши эти позолоченные навороты страсть как уважали. Притащили меня, сидит эта грымза под семьдесят, в парике, со вставной челюстью и силиконовыми сиськами, и прямо-таки жрет меня глазами. Ну я возьми и ляпни – хэлп ми, синьора, я в беде, помогите. И помогла… Агатой ее звали.

Очередная ракушка полетела в тарелку, Орехов вытер руки и принялся за вино. Выхлебал половину бокала и продолжил совершенно трезвым голосом:

– Пригласила хозяев моих к себе в офис будто для подписания контракта, меня ее персонал вывел через другой вход, а водитель увез в отель. Там я просидел две недели, пока делали паспорт и визу, потом я с Агатой улетел в Милан. Она меня обожала, – Орехов усмехнулся и постучал пальцами по столу, – как сына. И стала моей первой женщиной, сказав, что за помощь надо платить.

Егор невольно передернулся, Вика тихо охнула, Юрка уставился в пол, и лишь охрана сохраняла непробиваемое спокойствие. Орехов оглядел стол, нашел еще кусок рыбы, положил себе на тарелку и принялся за еду.

– Я прожил у нее около года, помогал ей окучивать наших чиновников и бандитов, что ломанулись скупать в Италии дома и виллы. Агата разбогатела до неприличия и даже упомянула меня в завещании, и после смерти старушки я получил в распоряжение один из ее домов и счет. Потом сошелся с одним из наших, помог ему в одном… деликатном, скажем так, деле, помог кое-что ввезти в Италию, кое-что ввезти, и он тоже оказался порядочным человеком, пригласил меня в Москву. Я подумал и вернулся, получил сначала должность в правительстве области, а потом предложение приехать к вам и следить, как будут тратиться государственные деньги. И вот я здесь, Егор. Я здесь, а тебе придется уйти, я тебя ненавижу, Черкашин, и если ты не уберешься сам, я сделаю так, что от тебя и костей не останется. И не только от тебя.

Орехов вытер руки салфеткой, скомкал и бросил на тарелку перед Егором, а сам глядел на Вику. Та убрала ладонь, положила руки на стол и тоже глядела на Влада и при этом как-то странно улыбалась. Орехов сидел с каменной рожей и нагло разглядывал девушку, буквально раздевал ее глазами. Егор подался вперед, скинул с тарелки липкий комок, и тот улетел на пол.

– Что я тебе сделал, Влад? Что ты от меня хочешь?

Говорил негромко и спокойно, как и требовалось говорить с душевнобольными, ибо нормальный, в здравом рассудке человек не станет пороть чушь насчет «костей не останется». Нет, Влада можно понять, он пережил такое, что и у взрослого психика по швам треснет, одна Агата-нимфоманка чего стоит. Неудивительно, что он умом малость повредился…

– А ты не понимаешь? – искренне удивился Орехов. – Странно, я считал тебя умнее. Ну, хорошо, попробую объяснить. Твой отец приказал убить моего папашу, после чего моя жизнь превратилась в ад. Этого разве недостаточно? Ты хоть понимаешь, что я могу сделать с тобой? Со всеми вами?

Он выразительно показал на Вику, на Юрку и повел подбородком в сторону двери, где громоздился охранник. Двое за спиной Орехова напряглись, готовые в любой момент сорваться с места, и тут Егор накрепко уверовал, что имеет дело с душевнобольным.