Я беспомощно озираюсь. Они превратили вагон в свою берлогу: на полу – грязный комковатый матрас, рядом – трехногая табуретка, покрытая газетой. На табуретке стоят стаканы… я хватаю один стакан и бросаю его в Schund. Но мне не хватает сил даже на то, чтобы добросить до него: стакан падает у его ног и разбивается вдребезги.

Schund усмехается. Поднимает ногу и давит каблуком сапога осколки стекла. Я слышу неприятный хруст. Страшный человек совсем близко… Я вдруг думаю о том, что больше не увижу голубое небо. И не полакомлюсь имбирным печеньем. Последнее, что я увижу – это жуткие язвы на его коже, последнее, что почувствую – это кислый запах его дыхания.

Вдруг снаружи раздается шум, как будто кто-то дерется. Неужели к нам с Китом пришли на помощь? Невидимая рука хватает Schund сзади и выбрасывает из вагона. Я подбегаю к выходу и вижу, как снаружи двое незнакомцев дерутся с Schund. Взрослый мужчина, огромный, как гора, и мальчишка, удивительно похожий на него – крупный и высокий. Кит не отстает – он освободился и вовсю машет своей rahr.

Я готова прыгать от счастья. Меня спасут!

– Бандура, ты опять за свое? – кричит на бродягу мой спаситель-великан, прижимая его к земле. – Только из тюряги вышел и снова взялся за старое? Любитель полапать малолеток!

Его сообщник не стал ввязываться в драку и трусливо бежит прочь.

Кит и второй мальчик подходят к грязному мужчине на земле.

– Да я что, Брык? Я ничего! – Schund жалобно скулит и сжимается в комок. Какой же он жалкий! И какой крошечный по сравнению с моим спасителем! – Я же так… просто попугать. Чтобы не ходила девчонка черт знает где. Для ее же пользы. Здесь же опасно. Твари всякие рыщут…

– Самая большая тварь – это ты, Бандура! Пошел вон отсюда!

Мой спаситель отпускает его, и Schund вскакивает и бросается бежать со всех ног.

Мужчина отвешивает Киту увесистый подзатыльник.

– Ну, па… – обиженно произносит Кит.

– Чего тут шныряешь? Сказал же: только возле дома гулять! Как перцу в зад натолкали, везде бегает. Здесь вообще нельзя посторонним находиться! Сторож поймает – всыплет соли. Тут уроды всякие рыщут… А ты еще девчонку чужую сюда притащил!

Все трое оборачиваются на меня.

Я смотрю на них… И понимаю, что они родственники! У всех черные волосы, стоящие торчком, острые нос и подбородок, все трое одинаково хмурят брови и морщат нос.

Только вот Кит очень маленький по сравнению с мужчиной и вторым мальчиком, совсем крошечный…

Эти двое, наверное, отец и старший брат Кита.

– Иди сюда, милая. Все кончилось. Сейчас мы отведем тебя домой.

Спаситель спускает меня вниз.

– Откуда ты? Из Коробок?

– Меня зовут Ханна, я из Голубых Холмов, – говорю я.

Зачем? Они все равно меня не понимают.

Пораженные отец и старший сын отступают на шаг назад.

– Боже, Кит… Она… из них? Ты притащил сюда девчонку нефтяников? Своих девок мало, иностранку тебе подавай?

Старший мальчик хихикает – и очень зря. Через секунду подзатыльник достается и ему.

– Чего смешного, Глеб? – рычит отец.

Брат Кита умолкает и смотрит в землю.

– Ее зовут Ханна, – хмуро говорит Кит. – Она моя подружка.

– Подружка? Ты рехнулся? Она не из наших, ты хоть представляешь, какая буча могла бы подняться, если бы с ней что-то случилось?! Был бы международный скандал! Да нас бы в тюрьму всех посадили!.. Значит, так. Слушай сюда, – сурово заключает отец Кита. – Она больше тебе не подружка. Сейчас мы отведем ее до пропускного пункта, и больше ты девчонку не увидишь.

– Нет! Нет! Мы друзья! Она моя подружка!

Кит плачет, и я понимаю, что сейчас происходит что-то серьезное. Вот только бы знать, о чем они говорят…

– Мы идем к границе.

– Но… Можно, она не пойдет через главный вход? У нее могут быть проблемы, если на ее стороне узнают, что она лазила за границу… Можно, она перелезет обратно так же, как сюда попала? За мостиком у холмов? Ну, того, что у старой шахты? Та к ее не заметят…

Отец мальчика о чем-то думает…

– Ладно, ты прав. Та к всем будет лучше. И мы проблем с властями избежим.

Меня доводят до сетчатого забора. Отец и брат Кита не подходят близко. Кит идет со мной, подсаживает меня.

Я снова вижу его через сетку, и от этого становится очень грустно.

– Я увижу тебя снова? – спрашиваю я, приложив ладони к сетке.

– Наверное, меня накажут, – говорит Кит и прижимает к забору свои ладони. – Какое-то время я не смогу приходить. Родители будут против. Но ты приходи сюда, несмотря ни на что, приходи. Я обязательно вернусь. Не забывай меня, пряничная девочка! Никогда не забывай!

Я смотрю через сетку, как Кит уходит в свой nebel. Все вокруг расплывается из-за навернувшихся слез.

Проходит три недели, прежде чем я снова вижу Кита у забора. Я день за днем прихожу сюда и подолгу вглядываюсь в nebel, ища глазами худую фигурку. Вслушиваюсь – вдруг сквозь тишину прорвется рокочущий звук его rohr.

Но никто не приходит к забору, и я часами тону в тумане.

Мне больше нигде нет покоя, дома я раздражаюсь, ничем не хочется заниматься, на улице ничего меня не радует. Еще эта дура Ирма никак от меня не отстанет – вместе со своими друзьями поджидает меня каждый день у дома, и все они кричат: «Müllbraut!» Как же они надоели…

В один из дней, когда в очередной раз выхожу из дома, намереваясь пойти к забору, и сталкиваюсь с Ирмой и ее свитой, я не выдерживаю.

– Müllbraut! Müllbraut! – заводит Ирма свою любимую песню.

Я рычу и бросаюсь на обидчицу. Никто не ожидал такого поворота. Все стоят и растерянно смотрят, как я отчаянно колочу свою давнюю мучительницу.

Я что есть силы сжимаю кулачки и осыпаю ударами Ирму. Рву на ней платье, попадаю кулаком ей по носу, а потом толкаю. Ирма падает на асфальт и пускается в рев.

– Что здесь происходит? – раздается визгливый женский голос.

Я узнаю его, это голос матери Ирмы, очень вредной и противной толстухи. Дочурка вся в нее.

Ну почему она появилась так некстати!

– Боже мой, Ирма, Ирма!

Мамаша сгребает Ирму в охапку и поднимает с земли. Отряхивает ее одежду, достает из сумочки салфетки, протирает разбитые коленки. Фрау Оттль воркует и успокаивает свою плачущую дочурку. Я растерянно переминаюсь с ноги на ногу. Мысль о том, что неплохо бы смыться, почему-то не приходит мне в голову. А зря. Ирмина мать поднимает голову, гневно сверкая маленькими поросячьими глазками, и требует ответа: