Это подтверждало мою гипотезу о том, что Катя была в курсе гастрономических пристрастий Голицына и знала, что он никогда не стал бы пить минеральную воду «Полюстровская».

А вот кое-какие фотографии были весьма своеобразно «украшены».

Все изображения Голицына, имевшие отношение к его амплуа телеведущего юмористической передачи, подверглись поруганию. Роальду были либо пририсованы усы с рожками, либо фотография была просто перечеркнута, либо — ого, вот это уже поинтересней! — поверх улыбающейся физиономии Голицына красным фломастером была тщательно нанесена мишень. А кое-где даже виднелись следы проколов — наверное, Катя тренировалась в «дартс».

Девушка, которую мы уложили на диван, вдруг застонала и повела рукой.

Роальд тут же отскочил, как будто перед ним была ядовитая змея.

— Знаешь, ты тут давай сама… — пробормотал он. — А я посижу на кухне.

Накручивая «ноль-три», я внимательно наблюдала за Катей, которая, кажется, начинала приходить в себя. Но — уж не знаю, к горю ли, к счастью для нее, — только на физическом уровне.

«Если у девчонки съехала крыша, то ей по крайней мере не грозит тюрьма, — машинально подумала я, — только психушка. Впрочем, еще неизвестно, что хуже».

Пока «Скорая» добиралась до Вишневой, я осмотрела комнату. Н-да, похоже, Катя не теряла времени даром — на полках стояли спортивные кубки (бег, плавание, стрельба из лука), рядом с ними — бутыль с наклейкой аш-два-эс-о-четыре, тут же, возле серной кислоты, — полуслепой ксерокс «Взрывчатые вещества для чайников».

Я взяла в руки листки и бегло их просмотрела. Ничего особенного — скачанная с Интернета информация, которую можно купить сейчас на любом лотке. При минимальном знании химии — никаких проблем в изготовлении, остается только умело применить.

Так, а это что у нас за бумаги? Ба, да ты, Катя, оказывается, детдомовка! Вот справка об окончании спецшколы, вот квитанции о получении стипендии на протяжении трех лет — благотворительный фонд обеспечивал жизнь Самохиной, закончившей школу с отличием, а вот перед нами и чек из магазина спорттоваров — наверное, Катя упорно копила на арбалет и мотоцикл.

О, а вот это уже представляет особый интерес. Последний год наблюдалась у психиатра.

— М-м, — донесся до меня с дивана стон девушки. Я подошла к ней и помогла приподняться. Катя смотрела прямо перед собой выпученными глазами и не реагировала на движения моей руки возле ее переносицы.

— Говорить можешь? — тряхнула я ее за плечо. — Ты слышишь меня?

Никакой реакции, полный ступор. Даже врачи «Скорой», констатировавшие сотрясение, увидев справку из психушки, посоветовали вызвать врача, который ее наблюдал, и отказались сами заниматься госпитализацией.

Я созвонилась с психиатрической лечебницей и, выудив телефон Войцеховской, лечащего врача Кати Самохиной, связалась с ней и попросила приехать на Вишневую.

* * *

Войцеховская подъехала через полчаса. Она оказалась милой, доброжелательной блондинкой лет сорока пяти. Выслушала мой рассказ об аварии — я благоразумно опустила подробности о том, что сама ее подстроила — и, пройдя в комнату к девочке, осмотрела несчастную.

— «Скорая» была? — спросила она озабоченно. — По-моему, у нее сотрясение мозга.

— Да, они были и сказали, чтобы мы вызвали вас — именно вы должны решить, куда поместить девочку, — отозвалась я. — По-вашему, все серьезно?

— Ну даже если бы Катя была нормальным ребенком, — развела руками Войцеховская, — то и тогда имелся бы повод для беспокойства.

Она с жалостью посмотрела на бессмысленно мотающую головой мотоциклистку.

— Не буду скрывать, все очень плохо, — вздохнула доктор. — Видите ли, при ее состоянии любые травмы черепа очень опасны. Я даю сто процентов, что Катя не оправится после этой трагедии и проведет остаток жизни в психиатрической больнице.

— И ее оттуда не выпустят? — спросил вышедший из кухни Роальд.

Войцеховская не уловила оттенок надежды в его голосе. Она мазнула взглядом по Голицыну, потом снова повернула голову и, приподняв очки, внимательно вгляделась в Роальда. Узнав кинозвезду, Войцеховская всплеснула руками и воскликнула:

— Так это вы! Ай-яй-яй, какая жалость! — удрученно покачала она головой.

— Это почему же? — не понял Роальд.

— Видите ли, — принялась объяснять Войцеховская, — Катя была ну просто зациклена на вас. Я имею в виду ваши роли в кино. Знаете, она болела вами, могла говорить о вас часами, расписывая ваше лицо, вашу фигуру… Представляете, она знала оба фильма практически наизусть! В общем, вы были ее кумиром.

Роальд грустно кивнул.

— Впрочем, — добавила Войцеховская, — не буду скрывать, ваш проект по телевидению — я сейчас говорю о юмористической программе — Кате был очень не по душе. Она просто кипела, когда видела вас на экране, хотя, я уверена, что она смотрела каждую вашу передачу. По-моему, она считала, что вы губите свой талант, размениваете его на пустяки… Так, во всяком случае, я могла понять ее сбивчивые речи.

— Ну так не смотрела бы, — фыркнул Голицын, — и дело с концом.

— Нет-нет, — возразила ему Войцеховская, — вы не учитываете особенности ее психики! Она не могла просто так отказаться от того образа, который уже запечатлелся в ее сознании — образа супермена и благородного героя. Вы как бы раздвоились для нее, перешли в две ипостаси, одну из которых она обожала всей душой, перед которой искренне благоговела и готова была преклоняться, а другую столь же искренно ненавидела.

— Ну дела! — покачал головой Роальд. — Ты работаешь себе и работаешь, а тут вдруг такое! Вот до чего доводит смена имиджа!

— Я пробовала уговорить Катю не смотреть телевизор, но, мне кажется, что она уже не могла перестать. А любая ваша передача была для нее как нож в сердце, — продолжала Войцеховская. — Катя только все больше распалялась против вас, но ее энергия не находила выхода. Я боялась, что ей грозит нервный срыв. А ведь девочка была очень подвижная, дружила со спортом…

— Да уж, — проговорила я себе под нос, — девочка была на редкость прыткая.

— А в последнее время положение совсем осложнилось, — Войцеховская повернулась к Голицыну. — Знаете, какая идея появилась у Кати? Что вы — ее отец, а мать умерла при родах. Вы, как следует из ее фантазий, отказались от ребенка и поместили девочку в детский дом. И теперь она разрывалась между любовью и ненавистью к вам не только как к кумиру, но и как к отцу.

Доктор посмотрела на часы, громко ахнула и сразу засуетилась.

— Что-то я заболталась, а ведь у меня еще пациенты, — извиняющимся тоном проговорила она, снимая трубку телефона. — Сейчас вызову бригаду…

* * *

До аэропорта мы ехали молча. Самолет должен был улетать в Москву через час с небольшим, и, когда мы вышли из машины, оставалось еще минут десять до окончания регистрации пассажиров.