– Чушь, – сказал Кремер с горьким отвращением. Он рассчитывал одним блестящим приемом выудить у Френкеля признание, а все свелось к болтовне. Он нацелился наполовину сжеванной сигарой в лицо Френкелю, замахнулся ею и заявил:

– Вам сказала Гуинн Феррис. Ведь так?

– Я уже говорил, что нет.

– А я говорю, сказала! Я случайно узнал…Что вы хотите?

Вопрос был обращен к служащему муниципалитета, который подошел к столу. Он ответил:

– Сержант Готлиб, сэр, с мисс Феррис Кремер хмуро посмотрел на него.

– Подержите ее, пока я не закончу с… Нет, постойте.

Он взглянул на Френкеля, а потом на меня.

– Почему бы и нет?

– Конечно, почему бы? – согласился я.

Кремер скомандовал сыщику:

– Приведите ее сюда.

Гуинн Феррис вошла, не сознавая или не придавая значения тому, что у ее локтя был полицейский сержант, остановилась на мгновение, чтобы осмотреться в большой комнате, затем направилась к нашему столу.

– Хэлло, Бен, – сказала она своим сладким мелодичным голосом. – Какие ужасные вещи творятся! Но что ты тут делаешь?

Не дожидаясь ответа, она метнула взгляд на Кремера, а затем на меня:

– О, так вы полицейский!

Я признал, что она быстро приспосабливалась к любой ситуации, видимо, не только благодаря хорошим нервам, но и наружности. Несмотря на то, что в четыре часа утра ее разбудил полицейский, который ждал, пока она оденется, и привез на полицейской машине в участок, выглядела она такой же свежей и красивой, как в тот момент, когда подняла на меня свои чистые голубые глаза и сказала, что делает ошибки в письмах.

– Садитесь, мисс Феррис, – сказал ей Кремер.

– Спасибо, – саркастически ответила она и села на стул в двух шагах от Френкеля.

– Ты выглядишь ужасно, Бен. Ты что, совсем не спал?

– Да, – голос Френкеля прозвучал сдавленно.

Взгляд его был неподвижным.

Гуинн обратилась к Кремеру и ко мне:

– Я спросила его, потому что мы виделись с ним всего несколько часов назад. Мы танцевали. Но, полагаю, он вам уже сказал об этом. Хорошо, что завтра выходной. Трут, вы инспектор или кто?

– У меня не хватает слов, – заявил Френкель с глубоким чувством. – Я не сказал им, с кем ходил танцевать, потому что иначе они послали бы за тобой, чтобы убедиться в этом, но они все равно это сделали, без каких-либо на то оснований. Они допустили какую-нибудь грубость? Были с тобой невежливы?

Гарри Энтони беспокоился о Розе, а тут Френкель волновался за Гуинн.

Видимо, подумал я, бесполезно пытаться понять женщин и пора попытаться понять мужчин.

– Нет, он был очень деликатен, – с достоинством заявила Гуинн.

Кремер переводил взгляд с Френкеля на Гуинн. Наконец он начал:

– Итак, вы были вместе весь вечер. Это правда, Френрис?

– Да, тем более что мисс Феррис вам уже сказала.

– Ну а если отвлечься от того, что она сказала? Были?

– Да.

– Мистер Френкель провожал вас домой, мисс Феррис?

– Конечно, провожал!

– В котором часу вы вернулись домой?

– Бен, когда это было, около…

– Я вас спрашиваю.

– Ну, было без четверти час, когда я поднялась к себе в комнату. Конечно, я пошла одна. Мы наговорились внизу.

Кремер удивил меня. Он редко бывал откровенно жестоким, оставляя это своим ребятам, но сейчас он рычал на нее.

– Когда Уальдо Мур провожал вас домой, вы поднимались наверх не одна, не правда ли?

Бен Френкель вскочил с кресла как пружина; кулаки его были сжаты, глаза горели. Стоящий позади сыщик метнулся вперед. Я слегка напрягся, не зная, насколько сильным мог быть этот порыв Френкеля. Но Феррис, очевидно, знала, потому что она вскочила перед ним и обеими руками схватила его за лацканы пиджака.

– Ну, Бен, милый. – Когда она добавляла в свой голос просящие нотки, его можно было использовать как паяльную лампу. – Ведь ты знаешь, что это не так, разве я тебе не говорила? Он говорит это просто из вредности.

Она стала напирать на него:

– Садись и не слушай даже, когда тебе говорят такое.

Колени у него начали подгибаться, она продолжала настаивать, и он снова уселся на стул.

Гуинн вернулась на свое место и сказала Кремеру:

– Про меня и Уальдо говорят много нехорошего, и вот что я имею в результате. Я больше не выхожу из себя, когда слышу такие разговоры. Я просто не обращаю на них внимания.

Итак, жестокость не принесла Кремеру никакого результата. Он сменил пластинку и спросил:

– Почему вас так заинтересовало, что Гудвин написал о смерти Мура?

– Гудвин? Какой Гудвин?

– Трут, – объяснил я. – Это я. Меня зовут Гудвин

– О, хорошо, что вы мне сказали. Значит, вы работали под чужим именем.

– Я вас спросил, – прорычал Кремер, – почему вам так захотелось узнать, что он выяснил относительно смерти Мура?

– Меня это нисколечко не волновало.

– Тогда зачем вы проникли к нему в комнату и просмотрели его документы?

– Я этого не делала. – Она укоризненно посмотрела на меня: – Это вы ему сказали? После того как я объяснила, что я думала, что вы еще ждете меня, а вы ушли, и я решила, что вы оставили для меня какую-то работу…

– Э-э, – оборвал ее Кремер, – я уже слышал это раньше. Вы настаиваете на этом?

– Конечно, ведь это правда! – она была прекрасна, когда на ее лице отражалась терпеливость к несправедливости, которую к ней проявляли. Настолько прекрасна, что мне хотелось разрезать ее на кусочки и поджарить на гриле.

Кремер уставился на Гуинн.

– Послушайте, мисс Феррис, – сказал он другим, более спокойным голосом. – Этот вариант мог подойти, пока речь шла о расследовании смерти, происшедшей в результате несчастного случая, имевшего место несколько месяцев назад. И пока это было так, тут не было ничего страшного, особенно в том, что вы не сказали Гудвину правду, когда он спросил, зачем вы смотрели его бумаги. Но теперь другое дело. Теперь мы знаем, что это было убийство, и, это я вам говорю, речь идет об убийстве. Это все меняет, не так ли? Разве вы не хотите помочь следствию? Если вы не причастны к этому делу, а я не думаю, что вы причастны, разве вы не должны помочь, рассказав нам, что же вы искали в бумагах?

– О чем вы тут говорите? – спросил Френкель, очевидно, снова обретя дар речи. – О том, что она смотрела документы? Какие документы?

Ответа он не получил.