Даша и сейчас оказалась на голову выше Чекова – когда он сорвался и накричал на нее, она не выказала обиду, а ровным голосом объяснила, что не собирается его выгонять, а просто проявляет естественный интерес к человеку, который ей не совсем чужой, но если это его напрягает, то она ни на чем не настаивает и готова уйти. В общем, Чеков опять остался в дураках.

Он готов был просить прощения, но тут оказалось, что ему пора звонить, и он махнул на все рукой. В конце концов, когда дела его немного уладятся, все можно будет поправить и наверстать. Он не стал удерживать Дашу, но постарался как можно проникновеннее высказать ей на прощание:

– Ты извини, большеглазая! Я иногда сам не знаю, что несу. Все нервы, ты правильно сказала. Из-за всех этих заморочек я места себе не нахожу. И на шее у тебя сидеть не хочется. Но подожди немного – я раскручусь, и все образуется. Мы с тобой закатимся в лучший ресторан, куда депутаты ходят и артисты, представляешь?

– Я не люблю ресторанов, – сдержанно ответила на это Даша. – Я вообще человек не слишком открытый. Шумные компании не для меня.

– Ну так не пойдем в ресторан! – согласился Чеков. – Пойдем куда-нибудь еще – на природу, например. А то можно съездить куда-нибудь. Например, в Турцию на недельку. Как ты насчет Турции?

Делая это хвастливое заявление, Чеков внезапно вспомнил, что у него нет документов, и никто его за границу не выпустит, и закончил упавшим голосом:

– В общем, все будет хорошо. Уже скоро. Наверняка я завтра тебе позвоню и чем-нибудь обрадую. Вот тогда и отпразднуем, ладно? Только вино я сам выбирать буду, договорились?

Он пытался говорить прежним шутливым тоном, но Даша шутку не приняла, сухо попрощалась и ушла. Чеков выкурил в одиночестве сигарету, выпил полный стакан дрянного вина и тоже ушел – звонить.

Решетников ждал его звонка. Он был деловит и конкретен, как обычно.

– Значит, такая ситуация, Володя, – сказал он. – Тут у нас с твоим жилищем возникли кое-какие вопросы. Чтобы не затягивать, давай утрясем их прямо сегодня. Нет, если, конечно, у тебя нет такого желания, то ты можешь это дело отложить, но должен предупредить, что завтра и послезавтра меня не будет – так что рассчитывай вот на такие сроки...

– Да нет, я, конечно, готов сегодня, – буркнул Чеков. – А что за вопросы такие? Я вроде тебе все рассказал?

Нельзя сказать, что его обрадовало заявление Решетникова. Наоборот, он был здорово расстроен. В этом заявлении чувствовался какой-то подвох. «Сбить цену хочет, гад! – тоскливо подумал Чеков. – Пронюхал, что я от Костюкова скрываюсь, и теперь за глотку берет».

– Вопросы такие, специальные... – уклончиво сказал Решетников. – По телефону нет смысла об этом говорить. Так ты что надумал?

– Говорю же, согласен!

– Тогда подгребай к Андроньевской площади – я тебя там буду ждать. Увидишь, где белая «БМВ» стоит – туда и иди.

Чеков поспешил к метро. Настроение у него совсем испортилось. Неожиданное предложение Решетникова таило в себе какую-то новую неприятность, относительно которой Чеков мог только строить предположения, одно другого тревожнее. Одно он понимал точно – гладко затея его уже не осуществится. Решетников затеял какую-то комбинацию, в которой Чекову отводилась роль козла отпущения. «Кинет меня, как тогда, – тоскливо думал он, глядя в черноту вагонного окна. – Все пенки ему, а мне опять начинать все сначала! Ну, ничего, не вечно же мне эта невезуха. Придет время, и я на всех вас отыграюсь. Вы еще вспомните Чекова!»

Так он успокаивал себя и сам же в эти заклинания мало верил. Понемногу, с неохотой, но он начинал признаваться себе в том, что его невезение – вовсе не кратковременная полоса, а проклятие всей его жизни. Ни одно дело, которое он затевал, никогда не приносило ему дохода и не позволяло чувствовать себя уверенно. Все его заработки уходили на выплату долгов и на рестораны. Это был бег по кругу, что-то вроде циркового аттракциона, над которым охотно потешались окружающие. Чеков мог при этом себя прекрасно чувствовать, потому что имел легкий характер, был молод и надеялся на лучшее. Но теперь что-то изменилось. Наверное, он упустил свой шанс, не вписался, как говорится, в поворот, и теперь ему не выбраться с обочины. Все ополчились против него, все предали, он остался на нуле, и нет ни одного человека, на которого он мог бы сейчас положиться.

Он вышел на Рогожской Заставе и зашагал в сторону Андроньевской площади. Проходя мимо аптеки, Чеков невольно напрягся – с некоторых пор аптеки казались ему источником неведомой опасности. Можно было сказать, что крах его начался с того момента, как он взял на прицел благополучного аптекаря со своего собственного двора. Но тихий аптекарь преподнес ему убийственный сюрприз. Пожалуй, если бы не пистолет, то в тот вечер остался лежать Чеков, а не Ложкин. Если антиквар оказался просто упрямым ослом, то аптекарь был человек совсем другого сорта. Печально, но Чеков не сумел сразу угадать, что представляет собой этот тихоня. Оправданием Чекову тут может служить только одно – он старался держаться подальше от этого человека, чтобы не мозолить ему глаза, но толку от этого вышло немного.

Дойдя до конца квартала, Чеков окинул взглядом площадь. В переулке, ведущем к мосту, довольно далеко от того места, где находился Чеков, возле белой церковной ограды стояла белая «БМВ».

Чеков зло сплюнул на тротуар. Когда-то они были с Решетниковым на равных – джинсы на заднице и сотня баксов в кармане. А теперь тот разъезжает на «БМВ» и диктует Чекову, как следует поступать. Сейчас он ненавидел этого удачливого прохвоста даже больше, чем Костюкова и крутого аптекаря, вместе взятых, и ему совсем не хотелось видеть его, а тем более разговаривать. Пришлось даже сделать над собой усилие, чтобы не повернуться и не уйти, а именно этого Чекову хотелось больше всего. Весь вопрос в том, кому от этого будет хуже?

Он закурил и уже решительным шагом направился в сторону «БМВ». В голове теперь крутилась одна-единственная мысль – сколько предложит ему Решетников за хату? Неужели четверть цены? А ну как и того меньше? Если он прознал, какие беды навалились на Чекова, то будет играть с ним, как кошка с мышью. Уж он-то не откажет себе в удовольствии.

Чеков пересек площадь. Свернул налево, подождал, пока мимо прокатится громыхающий трамвай, и наконец очутился рядом с белоснежным лимузином. В темноте за тонированными стеклами не было видно, кто сидит в машине. Чеков постучал по стеклу пальцем, и оно немедленно опустилось. Изнутри выглянуло надменное лицо Решетникова.

– Пришел? – спросил он. – Садись.

Чеков забрался на заднее сиденье. Решетников был не один – за рулем сидел водитель, молодой парень со стриженым затылком, прямой, как палка, и такой же неподвижный. Появления в салоне нового пассажира он словно бы вообще не заметил, но тут же завел мотор, развернулся и медленно поехал в сторону моста.

– Ну что? – спросил Чеков.

Решетников ответил не сразу. Он несколько секунд молчал, бесстрастно глядя на вечерние огни за окном, а потом предельно усталым голосом произнес: