– Ему она не нужна, Григорьев имеет вид на жительство, потому что в восемнадцать лет женился на тридцатишестилетней Вильме Андерссон, – сообщил Юра, – постоянно туда-сюда летает. Ему надо только билет купить. Он взял место в бизнесе. Там билет дорогой, поэтому в салоне первого класса всегда есть свободные места. Думаю, в ближайшее время парень в Россию не вернется.

У меня зазвонил телефон, я посмотрела на имя того, кто хотел поговорить со мной, и незамедлительно ответила, не забыв включить громкую связь.

– Добрый день, Зинаида.

– Подонок, – заплакала женщина, – вот уж наградил меня господь сыном! Нашла сейчас у него в тайнике за ковром в комнате визитницу, а в ней карточку на имя Варвары Николаевны Смычковой. «Звони, я согласна на все». И телефон. Я спросила: это кто? Никита сначала врал: – «Не знаю, подобрал коробочку на улице, она золотая, сдам ее в скупку».

Потом признался. Коробочка выпала из одежды, которую он в сортир выкинул. Он ее себе оставил. Идиот! Решил, что она из драгметалла. Я поспешила вам рассказать.

– Спасибо, Зинаида, – поблагодарила я.

Чернов посмотрел на Костина:

– Мы уже слышали про эту девушку. Ну, теперь появляется предположение, как она оказалась на шоссе, по которому не ходят пешеходы и не очень часто машины ездят. На визитке указано: «Звони, я согласна на все». Вероятно, клиент потребовал от нее что-то этакое, а проститутка отказалась и лишилась жизни.

Елена Николаевна приветливо встретила меня в комнате, которая походила на столовую и выглядела уютно. Единственное, что мне не понравилось: лазерная панель, которая демонстрировала жертву ДТП. Хозяйка быстро заговорила:

– На улице холодно, погода промозглая. Зима теперь в Москве почти как в Европе, слякоть, грязь и сырость.

– У нас все-таки бывают морозы и снег, – возразила я.

– Давайте поговорим за чашечкой вкусного капучино, – предложила хозяйка, – сейчас похвастаюсь, я прекрасно его готовлю, зерна выбираю придирчиво, покупаю исключительно те, что из Бразилии.

Я не любительница арабики, но решила ею прикинуться.

– С удовольствием. Вы правы, при такой погоде капучино – прекрасный вариант.

– Еще лучше, когда сопровождается настоящим бельгийским шоколадом, – подмигнула мне владелица детского центра и вынула из буфета коробку.

– Обожаю такой, – на этот раз искренне воскликнула я.

– Мы с вами сошлись во вкусах, – улыбнулась Елена, – я могу вставать на работу в пять утра, не обедать, не ужинать. Но от шоколадки отказаться не могу.

– У вас, наверное, здесь трудные дети, – решила я подобраться к нужной теме.

– Наши ребята прекрасны, но, к сожалению, им достались мерзкие родители, – вздохнула Котова, – или они рано стали сиротами, попали не в самые хорошие интернаты, к жестоким приемным родителям. Оказавшись здесь, все они сначала были очень насторожены, многие озлоблены. У нас есть несколько девочек, которых с самых юных лет снимали для порнофото. Эта информация тщательно закрыта от всех, кроме психолога, который с ними занимается. Никто из воспитанников понятия не имеет, какая судьба у его товарища. Мы строго храним тайны. Рано или поздно все подопечные оттаивают, начинают учиться, отвечают любовью на добро и заботу. Все! Кроме Варвары. А Смычкова горя никогда не видела. Зато сама столько бед принесла. С самого рождения!

Котова сделала глоток кофе:

– Нехорошо я сказала, ребенок не виноват в глупости и подлости взрослых. Мой отец, Николай Петрович Котов, был известным врачом, потом в придачу стал психологом. Папа задолго до моего рождения начинал карьеру заведующим домом престарелых, потом стал директором интерната для одиноких пожилых людей, мне об этом рассказывала мама. Вера Игнатьевна постоянно пыталась подрихтовать мужа. Она обожала супруга, была предана ему, как собака, испытывала бескрайнюю благодарность за то, что он предложил ей руку и сердце.

Елена поставила передо мной чашку с капучино:

– До сорока пяти лет отец не состоял в браке. Сейчас я уверена: он вел веселую холостяцкую жизнь. А когда папу сделали главврачом интерната для ветеранов, то он, наверное, ощутил себя падишахом в гареме. Откуда я все это знаю? Объясню в процессе рассказа. Учтите, Николай Петрович был из очень обеспеченной семьи. Мой дед тоже медик, да не простой, доктор наук, академик, гениальный психиатр, автор учебников, пособий, научных книг. Светило. Бабушка – замечательный детский врач. Их единственный сын Коля ни голода, ни холода никогда не знал, родители мальчика обожали. Этакое домашнее божество, которое поставили на пьедестал и поклонялись ему. Любое желание Николеньки считалось приказом, выполнялось мгновенно. Бабушка не родила других детей, чтобы сыночек не ревновал. Все Николаше, все для него, родимого, все ему, самому лучшему.

Елена поморщилась:

– Следует быть справедливой. Мальчик прекрасно учился, знания хватал на лету, всегда был отличником. Золотая медаль открыла для абитуриента двери медицинского вуза, который он окончил с красным дипломом. У семьи имелась огромная квартира в столице, но жили все здесь в прекрасном особняке при интернате.

А мама моя, Вера Игнатьевна, росла в других условиях. Бабушка с материнской стороны – уборщица в деревенском сельсовете и клубе, заодно и почтальон. Кто у нее был муж? Тайна, покрытая мраком. Баба Поля на мой вопрос: «А где дедушка, как его звали?» – всегда давала разные ответы. Моряк, который погиб, спасая во время шторма пассажиров корабля. Летчик-герой, он сумел отвести горящий самолет от Москвы, чтобы истребитель не упал на столицу, дедуля позаботился о населении, а о себе забыл, поэтому погиб в пламени. Лет в семь я поняла: бабка просто врет. Детство маленькая Верочка провела безо всякого присмотра. В те годы трехлетнего декрета не давали, материнского капитала не платили. Полина брала младенца на работу, клала кулек с ребенком где придется и принималась за дело. Малышка могла обораться, к ней никто не подходил. А лет с трех Вера оставалась одна. Мать уходила рано, запирала избу, боялась, вдруг неразумная девочка начнет играть со спичками и спалит дом. В теплое время года семья переезжала в летнюю кухню, избу сдавали дачникам. Москвичи попадались разные, одни жалели брошенку, кормили ее, дарили сношенную их детьми одежду. Другие гнали ребенка, не хотели видеть чумазую, вечно голодную крошку. В школу Вера пошла в девять лет, мать все никак не могла собраться и записать ее в первый класс. До шестого года обучения Вера была троечницей. «Удовлетворительно» ей ставили лишь по одной причине: двойка в четверти автоматически делала ученицу второгодницей. А никому из педагогов не хотелось, чтобы Калугина долго ходила в гимназию. Побыстрее дотащить такую до восьмого класса, и пусть идет работать, полы моет.

На шестом году обучения Вера с трудом читала, кое-как считала, сидела на последней парте, вела себя тихо, от скуки рисовала в тетради цветочки и домики. Калугину к доске не вызывали, домашние задания у нее не проверяли, за все контрольные она сразу получала тройки.