– Значит, мы пока не нищие, – грустно улыбнулась мисс Беллингэм, когда мы вышли на улицу. – И у нас, и у бедного дяди Джона еще есть шанс.

На другой день я закончил прием пациентов в четверть одиннадцатого и поспешил к Торндайку, с нетерпением ожидая услышать его мнение о процессе. Потом мы с мисс Беллингэм собирались в музей. Дубовая наружная дверь дома Торндайка была распахнута. У внутренней двери я позвонил, и мне открыл сам профессор.

– О, Барклей, – обрадовался он, энергично пожимая мне руку, – хорошо, что вы пришли пораньше. Я пока один, просматриваю свидетельские показания на вчерашнем заседании.

Он отложил в сторону отпечатанные на машинке листы и пододвинул мне кресло.

– Вас, конечно, не удивило решение суда? – спросил я его.

– Нет, два года – недостаточный срок для зачисления в мертвецы, но все-таки мы рисковали. Зато теперь моя задача облегчается. Отсрочка позволит произвести кое-какие розыски, причем без спешки.

– Вам пригодились мои заметки?

– Полтон отдал их Хизу, и они оказались полезными при перекрестном допросе. Мне вернули их с полчаса назад, еще не читал. Давайте посмотрим вместе, – предложил он, достал из ящика письменного стола мой блокнот и углубился в текст.

– Какие из показаний свидетелей вы считаете особенно важными?

– Трудно судить. Выводы, как правило, основываются на косвенных данных. Я не нахожу ни одного факта, который допускал бы единственное истолкование. Но ведь и из самых незначительных аргументов, если собрать их достаточно, порой складывается показательный итог. Моя копилка мало-помалу растет.

Торндайк похвалил мои заметки и поехал по делам на Ломбард-стрит, а я – к пациенту, проживавшему в одном из аристократических районов. В Невиль-корт я явился строго к назначенному часу. Мисс Беллингэм была в саду и приветливо помахала мне рукой.

– Я почти готова, подождите минутку. Как мило, что мы опять идем в музей! Я часто вспоминаю, как самоотверженно вы помогали мне собирать материал по Амарнским письменам. Не прогуляться ли нам пешком? После шумных улиц в тиши музея ощущаешь особое блаженство. Так что мы будем осматривать?

– Всецело полагаюсь на ваш выбор, – улыбнулся я. – Вы знаете музей гораздо лучше меня.

Она задумалась и вдруг сказала:

– Вы ведь любите загадки, раз интересуетесь нашим семейным делом? Не хотите взглянуть на кладбище, где завещал похоронить себя дядя Джон? Это немного в стороне от музея, но мы не спешим…

Мы свернули на улицу, ведущую к воротам одного из старинных кладбищ Лондона. О живых здесь заботились куда лучше, чем о мертвых. Многие памятники были полуразрушены, другие вообще срыли и отпихнули к задней стене, чтобы расширить асфальтированные дорожки и расставить скамейки для посетителей. Надписи и эпитафии осыпались или стерлись от времени, но и те, что сохранились, не имели смысла, поскольку надгробия оторвали от могил. Хотя на кладбище по контрасту с жарой на пыльных городских улицах было прохладно, тишиной мы, увы, не насладились: у скамеек резвились школьники и кричали так, что спугивали птиц с ветвей.

– Это и есть последнее пристанище родовитого семейства Беллингэмов?

– Да. Но тут похоронено много именитых горожан, например дочь Ричарда Кромвеля. Ее могила сохранилась. Вы что, никогда здесь не бывали?

– Нет, но место кажется мне знакомым.

– Вот как? – удивилась она.

Я осмотрелся вокруг и заметил вдали за оградой строения, обнесенные каменной стеной с деревянной решеткой.

– Вспомнил! – воскликнул я. – За той оградой, выходящей на Генриетта-стрит, расположен анатомический театр, который я посещал, учась в колледже. Там же по учебной программе я произвел первое вскрытие.

– Понятно, – вздохнула мисс Беллингэм. – Значит, материал для занятий был под рукой и в достаточном количестве. Кстати, вот могила, о которой я упоминала.

Мы остановились перед обыкновенной каменной плитой со скромной надписью, извещавшей, что здесь упокоилась Анна, дочь лорда-протектора Ричарда Кромвеля. Я попытался представить стародавние времена, когда в тенистых аллеях Грейс-Инна бряцало оружие и громыхали кованые сапоги воинов; когда нынешний каменный некрополь был простым деревенским погостом, куда, спрыгнув с повозок по пути на рынок в Лондоне, захаживали поселяне и бродили между могильными холмиками.

– Наши фамильные захоронения в том углу, – указала мисс Беллингэм. – Ой, там, кажется, кто-то есть. Видите человека? Похоже, читает надписи. Как не вовремя! Я хотела показать вам могилы.

Я вгляделся и заметил мужчину с записной книжкой, который внимательно разглядывал буквы на камне, а потом присел и стал водить по ним пальцем.

– Это надгробие моего деда, – шепнула мисс Беллингэм.

В ту же секунду человек обернулся и уставился на нас сквозь очки. Мы одновременно вскрикнули от неожиданности: это был мистер Джеллико.

Удивился ли он при виде нас, я не знаю. Его лицо в один миг изменилось, сделавшись неподвижным, как у истукана. Адвокат шагнул в нашу сторону, сжимая в руке раскрытый блокнот и карандаш, чопорно, по-старинному, поклонился и выдержал паузу, предоставив нам начать разговор.

– Какая удивительная встреча, мистер Джеллико! – сказала мисс Беллингэм.

– Да, вы правы, – пробормотал он.

– И какое совпадение, что все мы случайно пришли сюда именно сегодня.

– Если бы никто из нас не пришел сюда, – что случается часто, – это тоже было бы совпадением.

– Разумеется. Но я надеюсь, мы вам не помешали?

– Нет, я уже закончил работу, когда заметил вас.

– Работу? Ваши наблюдения имели отношение к делу, не так ли? – коварно спросил я, чтобы услышать, как он станет выпутываться из неловкой ситуации.

– К делу? – повторил он. – Вы имеете в виду иск Стивенса к приходскому совету?

– Доктор Барклей говорит о деле моего дяди, – сдержанно произнесла мисс Беллингэм, но я заметил, что уголки ее губ слегка дрогнули.

– Вы о наследственной тяжбе?

– Мы о процессе, который инициировал мистер Хёрст, – продолжала Руфь.

– Ах, вот оно что! Но ведь суд вынес постановление, все закончено, иск отклонен. К тому же я не поверенный мистера Хёрста и не оказываю ему юридических услуг. На самом деле, – сквозь зубы процедил он, – я читал надписи на могильных камнях, особенно на надгробии вашего деда, Фрэнсиса Беллингэма. Мне пришла в голову мысль: если все-таки выяснится, что ваш дядя умер, нужно увековечить его память. Кладбище официально закрыто, и получить разрешение на установку нового памятника будет трудно, а добавить надпись к уже имеющейся – гораздо легче. На монументе указано, что он воздвигнут в память Фрэнсиса Беллингэма, поэтому можно дописать: «и его сына Джона Беллингэма». Простите, я вас не задерживаю?