– Привет, Колетта, – кивнула матушка. – Красивые сережки. А госпожа Лада дома?

– Для важных посетителей она всегда дома, – ответила Колетта. – Заходите же! О, матушка, она будет так рада снова с тобой встретиться!

Когда матушка шагнула в алый полумрак, ее встретил хор приветственных возгласов.

– Что? Ты здесь уже бывала? – спросила нянюшка, рассматривая розовую плоть и белые кружева, составляющие большую часть обстановки.

– О да. Госпожа Лада – моя старая подруга. Практически тоже ведьма.

– Но… да знаешь ли ты, что это за место, Эсме? Ты хоть понимаешь?! – воскликнула нянюшка Ягг.

Следует признать, нянюшка испытывала некое странное раздражение. Она с готовностью отдала бы матушке пальму первенства в том, что касалось вопросов магии и головологии. Однако она была твердо убеждена, что имеются очень специальные области, которые являются ее, нянюшки Ягг, территорией. И в подобных вопросах матушке не только не полагается ориентироваться – ей не полагается даже знать, где эти самые территории начинаются.

– О да, – невозмутимо ответила матушка. Терпение нянюшки лопнуло.

– Это доходный дом, вот что это такое! Место с крайне дурной репутацией!

– Отчего же? – удивилась матушка. – Совсем напротив. Насколько мне известно, о заведении госпожи Лады отзываются очень хорошо.

– Так ты знала? Но почему ты меня не предупредила?

Матушка иронически приподняла бровь.

– Тебя? Великую изобретательницу Клубничной Насадки?

– Да, но…

– Все мы живем, как живем, Гита, и каждый крутится, как умеет. Ведьмы, знаешь ли, тоже не в особом почете.

– Разумеется, но…

– Прежде чем осуждать кого-либо, побудь с часок в шкуре этого человека. – Матушка едва заметно улыбнулась.

– Нет уж, уволь. В ее шкуре недолго и заразу какую-нибудь подцепить, – скрипнула зубами нянюшка. – Но наши шкуры, конечно, тоже не идеал.

Ну вот, опять… Матушка умела повернуть спор так, что вы начинали спорить сами с собой. Это не могло не раздражать. Как правило, вы открывали самого себя с абсолютно неожиданной стороны.

– К тому же здесь очень любезное обращение и мягкие постели, – добавила матушка.

– И, наверное, теплые, – сдалась нянюшка Ягг. – А над оконцем всегда горит такой милый фонарик.

– Уф, Гита Ягг, честное слово. Мне всегда казалось, тебя ничем не проймешь.

– Пронять меня действительно невозможно, – согласилась нянюшка. – Но по натуре я очень впечатлительная женщина.

Доктор Поддыхл, управляющий хором, сурово посмотрел на Агнессу поверх очков.

– Как известно, ария, гм-м, «Прощание», – произнес он, – представляет собой, так скажем, небольшой шедевр. Нет, не из оперных вершин, и все же весьма памятная вещица.

Его глаза увлажнились.

– «Квеста маледетта, – поет Йодина, обращаясь к Пикадилло и выражая этими словами всю боль своего расставания с ним. – Квеста маледетта порта си блоккккккка, си блокка сомунке ло фаччччч-чо!…»

Он прервался. Последовала пронзительная сцена протирания очков носовым платком.

– Когда эту арию исполнила Хихигли, все зрители в зале, все до единого, обливались слезами, – пробормотал доктор. – Я некогда попал на ее выступления. Именно тогда я и решил, что посвящу жизнь… о, великие дни, славные дни.

Он положил очки и шумно высморкался.

– Итак, давай пройдемся по партитуре еще раз, – сказал он, – просто чтобы ты поняла, как должна звучать эта ария. Андре, начали.

Молодой человек, которого против его воли заставили аккомпанировать на фортепиано в репетиционном зале, кивнул Агнессе и заговорщицки подмигнул.

Она притворилась, что не заметила этого, и с подчеркнутым вниманием принялась слушать Поддыхла, который объяснял ей партитуру.

– А теперь, – заключил он, – посмотрим, что получится у тебя.

Передав ей партитуру, он кивнул пианисту.

Агнесса спела арию – по крайней мере, ее начало. Вскоре Андре прекратил играть и прижался головой к клавишам, пытаясь подавить рвущийся наружу хохот.

– Гм-м-м… – произнес Поддыхл.

– Я что-то сделала не так?

– Ты пела тенором. – Сказав это, Поддыхл сурово посмотрел на Андре.

– Она пела вашим голосом, доктор!

– А не могла бы ты исполнить арию так, как ее исполнила бы, э-э, скажем, Кристина?

Снова заиграла музыка.

– Квеста?! Маледетта!!

Поддыхл всплеснул руками. Плечи Андре тряслись от хихиканья.

– Да, да. Очень точное наблюдение. Осмелюсь заметить, ты абсолютно права. Но давай попробуем еще разок. И на этот раз, пожалуйста, спой эту арию так, как ты считаешь ее нужным петь.

Агнесса кивнула.

Снова начали…

…И закончили.

Поддыхлу даже пришлось сесть. И почему-то он упорно прятал от нее свое лицо.

Агнесса стояла, вопросительно глядя на доктора.

– Э-э. Ну как? – спросила она.

Доктор не ответил. Вместо этого со своей табуретки поднялся Андре и взял ее за руку.

– Пожалуй, сейчас лучше будет оставить его одного, – тихонько произнес он и потянул Агнессу к двери.

– Что, так плохо?

– Дело в том… вернее, наоборот, дело совсем не в этом.

Поддыхл поднял голову, но взгляда Агнессы он упорно избегал.

– Ну, что я могу сказать… – пробормотал он. – Не мешало бы поработать над «р». И побольше уверенности на высоких нотах. А так, очень даже ничего…

– Да, конечно, я буду работать…

Андре вытолкал Агнессу в коридор, захлопнул дверь и повернулся к ней.

– Это было поразительно! – воскликнул он. – Ты когда-нибудь слышала пение великой Хихигли?

– Я даже не знаю, кто такая эта Хихигли. Кстати, а о чем вообще я пела?

– Как, ты и этого не знаешь?

– Понятия не имею.

Андре перевел взгляд на партитуру в ее руке.

– Я не очень хорошо знаю язык, но думаю, что начало звучит примерно так:

«Дверь проклятая застряла,

Дверь проклятая застряла,

Хоть в лепешку расшибись.

Висит табличка „на себя“, вот я и тяну.

Но может, все наоборот и мне нужно толкать?»

Агнесса сморгнула.

– И это все?

– Ага.

– Но я думала, что пою нечто очень трогательное и романтическое!