Занимаясь альпинизмом, мы с Кэрри, к сожалению, проворонили феерический полет «Неуловимого» над пропастью. Так что когда мы, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, в конце концов вскарабкались на трубопровод, дядя Наум уже поджидал нас наверху, взволнованно расхаживая перед машиной и сопереживая нашему восхождению. Я отметил, что настроение Кауфмана за прошедшую четверть часа заметно улучшилось.

– Спешу доложить, молодые люди: это было незабываемо… – затараторил он, как только мы приблизились. – Давно не испытывал такого мощного притока адреналина. Еле-еле отдышался.

– Ты в порядке? – забеспокоилась Каролина.

– О да! – довольно провозгласил дядя Наум, которого до сих пор трясло от возбуждения. – Не поверите: помолодел лет на двадцать!

– Зато я как раз наоборот – поседела раньше срока, – проворчала дочь. – Еще парочка твоих выкрутасов, и вовсе облысею.

– Если честно, эта часть нашего плана сильно меня беспокоила, – пояснил Кауфман. – Но, к счастью, расчеты оказались верны. Таки жаль, что инфоресивер неисправен и мне не довелось запечатлеть свой прыжок для истории. Буду жив, непременно повторю.

– Я тебе повторю! – огрызнулась Кэрри, но уже незлобиво, а скорее по привычке. Прохлада, что царила все утро в отношениях отца и дочери, медленно таяла под лучами солнца, до которого здесь – на верхушке трубопровода – было все-таки чуть-чуть ближе, чем на земле. Денек обещал выдаться славным, и уходящая за горизонт магистраль просматривалась как на ладони. Действительно, с этой точки инскон и впрямь напоминал идеально ровную, будто луч света, дорогу. Только вела эта дорога не туда, куда раньше – в гнездо цивилизации, – а совсем наоборот, и верным направлением для путешествия по ней следовало считать противоположное нашему. Но мы не отказались от выбранного пути, хоть и причисляли себя к разумным людям. А так это на самом деле или нет, обещало прояснить время – самый беспристрастный из всех судей в мире.

Время, которое уже давно играло против нас.

Любопытно, если бы Транс-сеть была сделана из прозрачного материала, какую бы картину наблюдали пассажиры ботов, двигаясь по магистрали с восьмикратной скоростью звука? Я старался вообразить это, глядя в окно «Неуловимого», скорость которого по ровной поверхности была примерно в триста раз ниже. Мысленно я разогнал пейзаж за окном до скорости бота и вскоре пришел к следующему выводу: в принципе хорошо, что инскон такой, каким мы знаем его уже много веков. Во-первых, вместо красоты мы бы увидели только пеструю мешанину из мелькающих деталей пейзажа. Во-вторых, впечатлительным пассажирам от такого калейдоскопа становилось бы не по себе, и каждая поездка превращалась бы для них в пытку.

И третья причина, до которой я сумел додуматься лишь в Жестоком Новом Мире: закрытая магистраль сделала смерть пассажиров инскона, очутившихся заложниками бота в роковой час, мгновенной и легкой. Лететь, не снижая скорости, навстречу хаосу из огня и обломков уже разбившихся ботов… Нет, видеть такое перед смертью не заслужили даже самые отъявленные грешники. То, что несчастные пассажиры погибли в блаженном неведении, – благо для них. Ну разве не гуманны были создатели Транс-сети, придумав завязывать глаза всем потенциальным жертвам своего детища?..

Что-то неподходящие мысли посещают голову во время такого рискованного занятия, как путешествие на высоте сотен метров от земли по узкой дороге, лишенной ограждений. Не справься Кауфман с управлением, и вряд ли наша судьба сложится удачнее, чем у погибших пассажиров…

Между тем дядя Наум не давал поводов усомниться в своем водительском мастерстве. Он пребывал в хорошем настроении, поскольку осуществил-таки безумную мечту и стал основоположником нового вида экстремальных развлечений. Уняв кипящий адреналин, Кауфман выровнял скорость и теперь аккуратно вез нас по дороге, наверняка понравившейся бы любому водителю эры Сепаратизма. Дяде Науму приходилось лишь изредка пошевеливать манипулятором, выравнивая курс; чуть зазевался, и выпуклая поверхность трубопровода тут же тянула «Неуловимого» к пропасти. Но в целом путешествие проходило, как и было запланировано.

Уже давно остался позади родной мегарайон, и наш путь пролегал над незнакомой местностью. Это были улицы и парки соседнего мегарайона, но я совершенно не ориентировался в них, потому что никогда не посещал эти места. Благодаря чрезвычайным обстоятельствам у меня наконец-то появилась возможность открыть «терра инкогнита», к какой относилось все пространство, начиная от противоположного берега реки за моим домом и заканчивая многоярусными улицами центра. Знакомиться с ней, понятное дело, приходилось, глядя на мир из окна «Неуловимого». Но этого было вполне достаточно – достопримечательности, которые хотелось бы осмотреть получше, здесь отсутствовали. За всю историю человечества в этом мегарайоне Западной Сибири так и не появилось ни Колизея, ни Тадж-Махала, ни даже какого-нибудь местного кремля – в общем, ничего такого, что можно было бы заложить краеугольным камнем в местную туристическую индустрию.

Эта территория уже не дробилась на частные владения. Внизу под нами проплывали промышленные объекты и многоэтажные постройки – нечто промежуточное между колоссами центра и особняками пригорода. Все чаще в поле зрения попадали параллельные магистрали инскона, проложенные ниже той, по которой ехали мы. Где-то впереди все они должны были слиться в единую межрайонную магистраль, но где именно, мы пока не видели. Суетившиеся на земле люди различались с трудом, однако жизнь их текла в том же русле, что и жизнь обитателей окраин. Повсеместно уничтожались на дрова парки, везде были разбросаны ветви деревьев. Горели костры. Ветер размазывал по лабиринту улиц голубоватую пелену дыма. Всепроникающий запах горелой древесины ощущали даже мы. Жаль, нельзя было выяснить, кто выступил в этом мегарайоне в роли Прометея: либо бесценная технология разжигания огня была перенята от нас, либо нашлись-таки и здесь свои сообразительные дяди Наумы.

Через полчаса поездки голова моя пошла кругом от обилия информации – сказывалось длительное безвылазное сидение дома вкупе с экзотичностью самого путешествия. Я один жадно пялился по сторонам. Каролина не смотрела в окно, задумчиво уставившись в спинку водительского кресла. Сосредоточенно нахмуривший брови Наум Исаакович вцепился в манипулятор и глядел строго вперед. Он пребывал на ответственном посту, и вертеть головой было для него недозволительно.

Вроде бы все ссоры остались в прошлом, но разговор почему-то все равно не клеился. Желая поскорее разрядить напряженность, я первым нарушил затянувшееся молчание:

– Так почему же все-таки «Неуловимый», дядя Наум? Вчера вы пообещали рассказать о нем поучительную историю. Не хочется отвлекать вас от работы, но было бы интересно послушать, пока у нас есть на это время.

– Расскажи ему, расскажи! – оживилась Кэрри. – Любопытно, как ты сегодня смотришь на тот ужасный случай. Если мне не изменяет память, последним эту историю слышал маршал, который выносил тебе вердикт. Только от начала и до конца рассказывай, раз уж наш бравый капитан решил почерпнуть оттуда урок.

– И впрямь не упомню, чтобы рассказывал о том случае кому-то еще, – охотно отозвался Кауфман. – Хорошо, что заговорили о нем, любезный сосед, – раз дядя Наум дал обещание, значит, надо его выполнять. Хотя, сказать по правде, история не очень приятная.