– Ни на одну секунду. Я сам держусь взгляда, что всякий человек должен жить и умереть в своей вере.

На глазах Когана выступили слезы.

– О, я не ошибся в вас, глубокоуважаемый господин Путилин! Недаром многие из нас благословляют вас за дело Губермана, когда вы сняли с нас позорное обвинение в совершении ритуального убийства девочки.

– Ваша дочь бежала вечером?

– Да! – изумлялся все более и более М-й крез. – Я на другой день решил повезти ее за границу. Я был убежден, что там она успокоится, что угар этой первой молодой любви, обычный в ее возрасте, пройдет, что она забудет мимолетное увлечение. И вдруг все пошло прахом. Моя дочь исчезла!

Голос Когана перехватывался волнением.

– Что же вы думаете относительно этого?

– Что! Разумеется, только одно: она бежала к нему, к этому, простите, проклятому совратителю.

– Вы его не знаете?

– Нет. О, если бы я его знал! – Угроза, смертельная ненависть зазвенели в голосе бедного отца.

– Вы обращались к М-м властям?

– Обратился. Но, говоря откровенно, я плохо верю в талант наших местных властей.

– Так… так. Скажите, господин Коган, у вас много врагов?

Коган печально улыбнулся.

– Если у всякого человека, ваше превосходительство, их немало, то у богатого их особенно много. Зависть – плохой пособник дружбы.

– Среди какого населения у вас большее количество врагов, недоброжелателей: среди русского или еврейского?

Коган развел руками.

– Я затрудняюсь ответить на этот вопрос: ей-богу, не считал.

– Итак, вы просите моего содействия?

Миллионер-еврей схватил Путилина за обе руки.

– На коленах готов умолять вас, господин Путилин! Отыщите мою дочь! О, если бы вы знали, как я люблю мою Рахиль!

Путилин подумал минуту.

– Хорошо. Ваше дело меня очень заинтересовало. Сегодня вечером я выеду в М.

Когда Коган ушел, великий сыщик привел снова в кабинет Быстрицкого.

– Стало быть помочь вам?

– Господин Путилин! Ваше превосходительство! Сделайте милость!

– Хорошо. Уезжайте в М. Я еду туда.

– Что ты скажешь, доктор?

Путилин стоял передо мной, улыбаясь.

– Могу сказать только одно, что мы едем в М. Остальное для меня так же темно и непонятно, как и все, за что ты берешься.

Путилин рассмеялся.

– А ты сам, Иван Дмитриевич, разве понимаешь что-нибудь в этой абракадабре?

– Нет-нет… Успокойся, доктор, не обижайся. Я… я тоже еще не начал выводить свою «кривую». Скажу тебе одно: нам надо решить уравнение с несколькими неизвестными.

– Непостижимый случай! – вырвалось у меня. – Отец обвиняет в похищении девушки «тайного» жениха, жених – отца.

Путилин посмотрел на часы.

– Время летит. Мне надо еще распорядиться. Поезжай и собирайся. В девять десять я буду на вокзале.

Когда я приехал на вокзал, Путилина еще не было. Вскоре явился и он.

Нос к носу, садясь в вагон, мы столкнулись с Коганом.

– Господин Путилин! – так и рванулся к моему другу миллионер.

Путилин холодно заметил:

– Хотя мы и едем в одном поезде, но помните, что встречаться мы с вами не должны. Вы не забывайте, что за нами могут следить…

– Кто? – побледнел Коган.

– Если бы я знал, кто, то, поверьте, не поехал бы на раскрытие вашего дела, – усмехнулся Путилин.

Утомительно долго тянулся поезд.

Путилин почти не спал.

Глядя на моего знаменитого друга, я замечал, что он сильно волнуется. Видимо, какая-то тревожная мысль обуревала его гениальную голову.

– Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич, – посоветовал я ему.

– А? Что? – спросил он меня рассеянно.

Для меня становилось ясным, что он выводит свою хитроумную «кривую».

Для меня, как доктора-клинициста, всегда являлась загадкой поразительная способность этого человека предвидеть то, что было совершенно темно, неясно. В Путилине я видел какого-то особенного прозорливца духа, на нем, поверите ли, я учился.

Мы подъезжали к М.

Оставалась еще одна станция до города, населенного в то время почти сплошь евреями.

Прошел кондуктор.

– Ва-а-ши билеты, господа!

При виде сертификата Путилина, «обер» взял под козырек.

– Сейчас последняя станция до М.?

– Так точно, ваше превосходительство!

– Станция «Ратомка»?

– Так точно, ваше превосходительство!

– Сколько верст до М. от нее?

– Шестнадцать.

Поезд стал замедлять ход.

– Ну, доктор, мы сейчас выйдем на этой станции, – обратился ко мне Путилин.

– Зачем?

– Так… хочется ноги размять. Чемодан свой бери с собой.

Я ровно ничего не понимал.

– Зачем же брать чемодан, Иван Дмитриевич, если мы выйдем на несколько минут?

– Мы, может быть, останемся там до следующего поезда.

Когда мы выходили из вагона, я заметил выглядывавшего из своего окна миллионера Когана.

При виде нас с чемоданами в руках сильнейшее изумление и даже испуг отразились на его лице.

«Что, дескать, это означает, что Путилин со своим доктором не едут до М., а вылезают на последней станции? Уж не раздумал ли великий сыщик браться за мое дело?» – так и светилось в глазах бедного отца.

Но, помня приказание Путилина, он не осмелился ни подойти, ни спросить.

Путилин направился к конторе начальника станции.

Раздалась трель обер-кондукторского свистка – и поезд отправился дальше.

Станция была маленькая, жалкая, унылая.

– Что вам угодно? – далеко не любезно обратился к Путилину сумрачный начальник станции.

Путилин положил чемодан на кожаный диван.

– Прежде всего, как видите, избавиться от чемодана, а потом…

Начальник станции вспыхнул, как порох.

– Позвольте, милостивый государь, по какому праву вы сваливаете ваши вещи в моей конторе? Для этого есть иное помещение.

– По какому праву? По праву начальника Петербургской сыскной полиции. Я – Путилин.

Эффект получился весьма изрядный.

Начальник струхнул не на шутку.