Но они по-прежнему не реагировали. Эа сосредоточилась на поиске. Вода была жесткой, плохо проницаемой, и гидролокатор снова ничего не показал, кроме медленно дрейфующих остатков невесть чего.

Эа взглянула наверх. Четверка все еще сохраняла охранный строй, но по-прежнему ничего не предпринимала. Трусы, подумала она. На мгновение закружилась голова, а затем в воде что-то неуловимо изменилось. Она уже не казалась густой и враждебной, а наоборот, стала кристально-бирюзовой, как в лагуне Лонги.

Э-э!.. – Услышав отголосок своего имени на языке Лонги, Эа встрепенулась от счастья, резко повернулась и увидела всплывающую с глубины огромную бледную акулу со вздернутым спинным плавником, а далеко позади – мощный хвост, взметающий воду. Хищница прошла достаточно близко, чтобы Эа разглядела шрамы на плавниках, ряды зубов и темно-синий глаз. А потом акула исчезла!

Эа с криком вылетела на поверхность, спеша предупредить четверых самцов.

– Акула! Появилась и исчезла. Акула!

Похоже, крик их взволновал. Но они же ныряли, нет там никакой акулы и никакого детеныша! Они начали допытываться, видела ли она самку рядом с теленком и с какой стати она назвала имя, которое будто бы слышала?!

– Яру? – Внезапно Эа поняла, что имя она взяла из их разума. Она вслушалась внутренним ухом, и вот он, слабый звук плача малышки! – Яру… потеряла дочь, – имя само вырвалось у нее, да еще и на языке афалин.

– Мы не виноваты! Это вообще не мы! – загомонили они.

Эа почувствовала пощечину от прилипалы и не обратила на нее внимания.

– Экие вы жалкие! – вступила ремора. – Призраков боитесь, видений. Послушали бы меня, я бы вам рассказала об этом месте. Просто не обращайте внимания! Игнорируйте все, что видите! А ты у меня умница. Уже можешь говорить на их противном языке! Могла бы меня поблагодарить…

– Что это был за теленок? – Эа повернулась к четверке. – Кто такая Яру?

Они бросились к ней с визгом и щелчками, но напасть не решились. Второй лопотал, что вообще ничего не видел и не слышал, Третий и Четвертый громко кричали, что они ни в чем не виноваты. Первый молчал. И тогда Эа поняла, что они лжецы, трусы и насильники. А еще она осознала, что страх разрушил их слабенький союз, и поверила словам прилипалы. Здесь жили призраки и видения. Они напугали ее похитителей. Ну что же, это ей пригодится.

Эа никогда не проявляла жестокости, разве что на охоте, но и там Лонги соблюдали строгие правила. Но здесь и сейчас было другое. Она ощущала в себе силу охотника, поддержанную всей мощью стаи. В таком состоянии она легко оглушала добычу. Эа собралась и отправила яростный жесткий звуковой импульс в морду каждому из них. Импульсы следовали так быстро, а расстояние было так невелико, что афалины, не ждавшие такой атаки, вскрикнули от боли.

– НИКОГДА БОЛЬШЕ МЕНЯ НЕ ТРОГАЙТЕ.

Она готовилась к ответному нападению, но они словно не замечали ее. Эа ждала. Их было больше, они были сильнее, она бы не удивилась, если бы они опять накинулись на нее, но вместо этого четверка снова выстроилась ромбом и стала уходить.

– Если хочешь выбраться живой, ты, грязная сучка, – прощелкал напоследок Первый, – плыви отсюда побыстрее.

Эа растерялась. Вокруг смыкалась непривычно плотная вода. В ней крылось что-то плохое, Эа слышала странные крики боли. Они доносились откуда-то снизу и тянули ее в глубину.

– Быстро за ними! – прошипел прилипало. – Ты уже высказалась. Хватит медлить!

Однако афалин они догнали не сразу. Ныряли они надолго. Эа с трудом подстраивалась под их ритм. Она чувствовала, как ухмыляется прилипало: когда он был доволен, он имел обыкновение ерзать на коже Эа.

– Ха! Обосрались! Здешней воде от этого хуже не будет, зато я наконец поел.

– Замолчи! Слышать тебя не хочу!

– Вот спасибо. Ты просто скучная, ну, кроме тех случаев, когда тебе чудятся акулы. Эх, если бы и впрямь попалась акула! Тогда бы у меня была захватывающая гламурная жизнь, именно такая, какой я заслуживаю. – Рыба извивалась, зная, как Эа этого не любит, но дельфинихе было не до этого. Кругом попадалось все больше каких-то грязных лоскутьев. Некоторые царапались. На поверхности приходилось то и дело уворачиваться от них, поэтому Эа часто ныряла, на глубине мусора было все-таки поменьше. Цвета были неприятными, кусочки чудных раковин или кожи сталкивались и разваливались, добавляя грязи. Эа никогда не видела ничего подобного. Она хотела спросить афалин, что это такое, и послала запрос прямо им в головы, но они не отвечали. Незачем. Куда она денется, если жить хочет. Вот все четверо нырнули, а Эа стала думать, не столкнулась ли она и впрямь с самой зловещей частью Исхода. Если так, то неприятно, конечно, но вполне терпимо.

Противных лохмотьев становилось все больше. Эа устала. Здесь было очень плохо, и все же она решила немного отдохнуть. Она проголодалась и даже подумывала, не попробовать ли ей поесть этой дряни – все лучше, чем ничего. Но афалины и не думали питаться мусором, а ведь они тоже голодны и устали. Судя по тону их щелчков, они не знали, куда идти, однако продолжали плыть.

Четверка теперь полностью сосредоточилась на собственном выживании и, казалось, забыла о своей пленнице. Эа отставала все больше и в очередной раз, заметив, как в мутной воде впереди исчезают темные тела, испугалась, что потеряет их. Она попробовала ускориться, но так обломки и обрывки стали сильнее царапаться. Теперь встречались очень большие куски. Эа не могла представить существо, которое могло сбросить такой панцирь. Ну и ладно. Главное, чтобы оно не попалось на дороге. Однако никаких признаков жизни не замечалось. Только повизгивание и шорох трущихся друг о друга обломков. Их поля тянулись во все стороны и сильно мешали движению. Никакого смысла в этой груде мусора не было. Здесь просто скопились отжившие шкурки; одни напоминали уродливых медуз, другие и вовсе ни на что не похожие, бледные, как призраки, окрашенные в какие-то невозможные цвета, вызывающие только головную боль. Это было какое-то грандиозное пространство, видимо, предназначенное для линьки всего. Через него приходилось проталкиваться, содрогаясь от противных прикосновений мертвого и ненужного. Афалины уже забыли о своем построении, но пока держались вместе. Эа постепенно становилось все страшнее. Иногда кто-то из больших дельфинов с отвращением отбрасывал особенно крупные останки, они бултыхались, выплескивая в воду какие-то жгучие или маслянистые остатки, и вскоре все перемазались по уши в какой-то гадости, от которой болела и зудела кожа.

Подумать только: эта часть воды отмечена в Исходе – когда она вернется,