Она испытывала чувственные ощущения на грани запредельного. Даже если бы Роман, вооружившись иглой, предложил ей «заштопать» рану, она согласилась бы, не думая и секунды. Ни с одним из своих мужчин – правда, их было немного – даже в момент сексуальной близости она не познала такого блаженства. А что было бы, окажись они в одной постели?..

Александра зажмурилась и судорожно перевела дыхание, пытаясь совладать с разыгравшимся воображением.

Роман тут же вскинул на нее глаза.

– Простите, я сделал вам больно? – встревоженно спросил он и тут же понял, что все совсем наоборот.

Судьба сыграла с ними обоими злую шутку, загнав в ловушку, которую каждый из них хотел бы избежать любой ценой. Еще сегодня утром…

Гарский трехъярусный акведук гигантским кружевом повис над медленно текущими водами реки, поражая воображение размерами, пропорциональностью частей, красотой уменьшающихся снизу вверх арок. Нагретые солнцем древние камни словно испускали золотистое сияние. Этот мост стал как бы впечатляющей преамбулой того, что Тине предстояло увидеть в Ниме.

Там девушку ждал прежде всего огромный амфитеатр, где много веков назад вступали в смертельную схватку гладиаторы, первых христиан бросали на растерзание диким зверям, а теперь по воскресеньям устраивали корриды, правда не оканчивающиеся, как в Испании, смертью быков. Сейчас залитая солнцем овальная арена была пуста, если не считать, конечно, толп говорящих на разных языках туристов. Но при желании на всех этих ступенчатых ярусах с сиденьями для зрителей и в запутанных подтрибунных пространствах можно было легко затеряться.

Затем по бульвару Виктора Гюго они доехали до следующей достопримечательности, известной как Мезон каре – Квадратный дом, – прекрасно сохранившегося храма с фронтоном, «обсаженного» по периметру стройными коринфскими колоннами. Дальше их путь лежал к развалинам храма Дианы. Здесь было гораздо прохладнее. Ветви деревьев нависали над полуразрушенными стенами с темными провалами прямоугольных ниш. Зато возвышающиеся неподалеку на холме остатки башни Мань были на самом солнцепеке, и подниматься к ним приходилось по открытому пространству…

Сто пятьдесят лет до нашей эры, двадцатый год нашей эры… Римский полководец Агриппа, императоры Гай Юлий Цезарь, Август, династия Флавиев, Нерон, за здорово живешь спаливший Вечный город… Одного этого хватило, чтобы голова у Тины пошла кругом.

Она слушала пояснения Жан-Пьера – или он был прирожденный гид, или специально подготовился, – пыталась все запомнить, проникнуться своей сопричастностью тому, что происходило здесь тысячелетия назад… и понимала всю тщету своих потуг. Ей явно не хватало того количества сведений, которое в определенный момент переходит в качество восприятия. Слишком во многом она была, что называется, на новенького.

Смирившись, Тина стала просто слушать и мысленно представлять гладиаторов на арене, матрон в храмах и на трибунах, рабов, строящих акведук, такими, какими знала их по голливудским блокбастерам…

Неподалеку от башни, в тени пиний, расположилось уличное кафе, в котором в этот жаркий день было полно туристов. Но им удалось найти свободный столик.

Заказали кофе и клубнику со взбитыми сливками. Немного передохнули, а затем направились к расположенным в пешей доступности развалинам римских бань и знаменитым регулярным садам с искусственными каналами и прудами. Они уже проезжали мимо них, когда направлялись к храму Дианы. Тогда девушка спросила, почему бы им не остановиться. Жан-Пьер ответил, что прогулка по садам станет достойным завершением дня.

Так оно и получилось. Они бродили обнявшись по посыпанным белым гравием дорожкам, и Тина любовалась фигурно подстриженным кустарником, орнаментированными цветочными клумбами, мраморными балюстрадами с вазами и скульптурами, ограждающими водоемы. Даже темная стоячая вода с затхлым запахом не могла испортить впечатления от чудесного парка, разбитого в восемнадцатом веке на месте построек римской эпохи инженером Марешалем…

Когда от увиденного уже рябило в глазах, от услышанного звенело в ушах, а ноги гудели от усталости, Жан-Пьер распахнул перед ней дверь ресторанчика с темной старой мебелью, клетчатыми скатертями и официантами в длинных белых передниках. Тине хотелось только одного – пить, и она залпом осушила бокал «перье», который принесли по просьбе ее спутника. Только после этого девушка немного пришла в себя и неожиданно поняла, что ужасно проголодалась.

– Это заведение славится своей кухней, преимущественно рыбной. Ты не против, что я привел тебя именно сюда? – спросил ее Жан-Пьер.

Тина покачала головой и произнесла по-русски:

– Еще шаг – и я отдала бы Богу душу!

Француз недоуменно посмотрел на нее:

– Прости?

– Ты словно читаешь мои мысли, – благодарно улыбнувшись, достаточно вольно перевела на английский свое высказывание Тина.

– Тогда ты позволишь мне, как и всегда, сделать заказ, не правда ли? – поинтересовался он.

Тина кивнула:

– О да…

Они ели коктейль с креветками, суп, который подали в глиняном горшочке, каких-то жареных толстых красных рыбок с пучками зелени в открытых ртах и других – крошечных серебристых, поданных в соусе из шампиньонов, пирожки с тонкой хрустящей корочкой и с необыкновенно вкусной начинкой. Запивали все белым вином из винограда, выращенного на берегах Роны. Когда дошла очередь до десерта, Тина уже чувствовала себя всем довольной и бесконечно умиротворенной. Характерные приглушенные звуки ресторанного зала доносились до нее как сквозь вату, очертания предметов чуть расплывались, а люди, оказывающиеся в поле зрения, казались давними добрыми знакомыми.

Но самым близким и по расстоянию, и по восприятию, естественно, был Жан-Пьер. Подали кофе и арманьяк. Тина подумала было, что с нее уже достаточно спиртного, но отказаться попробовать настоящий французский коньяк не смогла.

Напиток теплом разлился по венам и еще сильнее затуманил рассудок, выпустив чувства из-под контроля. Тине показалось, что посетители и обслуга в ресторанчике куда-то вдруг исчезли, оставив ее наедине с Жан-Пьером. Его она видела вполне отчетливо, но он неожиданно показался девушке совсем другим, нежели в последнюю их встречу или даже сегодня утром.

Его синие глаза приобрели глубину, граничащую с бездонностью, их взгляд завораживал. Загорелая грудь в вырезе полурасстегнутой белой рубашки волновала гораздо сильнее, чем когда Тина видела молодого человека на пляже в одних плавках, а прядь чуть вьющихся темных волос, упавшая на лоб, придавала ему вид мечтательного поэта, посвятившего себя воспеванию прекрасной дамы.

Но много сильнее, чем все это, Тину влекли его губы – красивые по рисунку, четко очерченные. Она словно впервые разглядела их и теперь не могла оторвать зачарованного взгляда.

Не имело значения, что говорил ей Жан-Пьер. Даже когда он шепотом назвал ее Александрии, у нее не возникло желания возразить. Тина просто следила за движением его губ, и этого было достаточно, чтобы уноситься мыслями далеко-далеко, туда, где не существует никаких обязательств перед близкими или родственниками, где все строится на твердом убеждении, что это твоя жизнь, только твоя, и ты вправе распоряжаться ею, как желаешь. И никто тебе не указ…