— Ты права, моя дивная, прекрасная царица. Клянусь, ты не услышишь от меня слов любви, пока не окончится наш поход. Но знай, пока бьётся сердце Ксеркса, оно принадлежит тебе, бьётся для тебя, оно полно одной тобой. Эту печаль я буду носить в себе. Больше я не потревожу твой покой. Прости, если глаза мои будут выдавать мои чувства. Им я не могу приказать не восхищаться тобой, потому что на земле не рождалось женщины более достойной, отважной и царственной. В детстве моя нянька, гречанка благородного рода (её похитили пираты и продали к нам, во дворец), рассказывала мне много ваших историй, стихов и басен. Я любил слушать её — иногда целыми часами. Однажды она прочитала стихи какой-то вашей древней поэтессы. Кажется, её звали Псапфо. Одни строчки меня поразили и навсегда засели в памяти. Точно я не вспомню, но смысл был такой: «У меня есть девочка, золотому цветку подобная, её не стоит и вся обширная Лидия». Я был ещё мальчишкой и подумал тогда — что за чепуха! Какая-то девчонка и богатейшая из наших провинций! Разве можно это сравнивать? Я сказал это своей няньке. Она улыбнулась и ответила: «Ты пока мал, царевич, вот вырастешь, тогда вспомнишь мудрую Псапфо». Она оказалась пророчицей, моя нянька, теперь я знаю, что есть женщины, за которых не только Лидию, но половину персидской державы не жалко отдать.

— Но не честь! — прозвенел голос Артемисии. — Честь дороже и Лидии, и персидской державы, и прекрасной женщины.

Луна зашла за тучу. Артемисия быстрой тенью скользнула в темноту и там растаяла. Царь остался один. Он долго ещё в сумерках смотрел на звёзды. Сейчас он взвешивал на весах — любовь и воинскую славу. Может быть, бросить всё, взять в жёны Артемисию и жить, наслаждаясь любовью и покоем. Пожалуй, он бы так и сделал, если б мог. Но нет! Поздно. Теперь он не мог остановиться, слишком большие силы были разбужены и приведены в действие. Остановить или затормозить их ход было не в его власти при всём его могуществе. В ушах его ещё звенели последние слова царицы: «Честь дороже и Лидии, и персидской державы, и прекрасной женщины».

— Прощай, любовь моя, — прошептал он.

В эту звёздную ночь в Сардах Ксеркс познал, что не всё доступно владыкам, цари тоже не свободны от муки безнадёжной, неутолимой любви.

Со смутным чувством Демарат пришёл в отведённые ему покои. Артемисия поразила воображение не только Ксеркса. У спартанца также не выходила из головы эта необыкновенная женщина. Её свободная уверенность, царственность, необычная манера держаться, исполненная достоинства и вместе скромности, глубоко взволновали его. Одно мучило Демарата: почему она, бросив семью, отправилась воевать против греков, возглавив поход лично. Никто не принуждал её к такому шагу. Это было её добровольное решение. Если бы она отправилась воевать за свободу эллинов, тогда бы он готов был преклониться перед ней как перед самой выдающейся женщиной всех времён. Он смутно догадывался, что какие-то исключительные причины, которые она от всех скрывает, побудили её отважиться на такой шаг. Демарат решил, что он не успокоится до тех пор, пока не дознается, в чём дело. Поэтому на следующий день он отправился с визитом к Галикарнасской царице.

Она приняла его в портике в саду. Под навесом, увитым виноградом, стояло ложе с подушками, которое было приготовлено для неё по персидским обычаям. Однако Артемисия распорядилась принести два кресла с низкими спинками.

— Приветствую тебя, достойная царица Галикарнасса, — поздоровался Демарат.

— Для меня большая честь принимать спартанского царя, — ответила она любезно, жестом приглашая занять место в кресле напротив себя. Рабы тут же принесли столики с фруктами, десертом, кубки и прохладительные напитки.

— Бывшего царя, — поправил Демарат.

— Бывших царей не бывает, — внушительно сказала она. — Я наслышана о твоих злоключениях, о них говорит вся Эллада. Твои граждане обошлись с тобой несправедливо и немилосердно.

— Это не их вина, коварство Клеомена и Левтихида лишило меня власти. Эфоры и граждане поверили ложному оракулу, который дала пифия.

— Где были глаза у твоих граждан? Разве всякий, взглянув на тебя, не увидит тотчас признаки царского рода?

— Так или иначе, такова воля богов, значит, мне нужно быть там, где я есть. Не по доброй воле отправился я в путь.

— Разве ты не хочешь отомстить своим гражданам за оскорбление? Разве не это твоя цель? — спросила царица.

— Ты не представляешь, насколько я далёк от мстительных чувств. Ксеркс оказал мне гостеприимство, он любит и ценит меня. Я имею всё, что только может пожелать человек. Благодаря несчастью у меня появилась возможность увидеть огромность этого мира, я узнал столько нового и необыкновенного о разных народах, их обычаях и верованиях, чего я никогда не узнал бы, оставаясь в Спарте. И потом, здесь у меня есть досуг, я пристрастился к чтению. Ты не представляешь, сколько разных книг я прочёл — древних и новых поэтов, исторические сочинения, философские и юридические. Я стал совсем другим человеком и смотрю на мир иначе. Мы в Спарте уделяем слишком много внимания физической и военной подготовке. Конечно, принципы воспитания нашего юношества в духе послушания государству, чувства долга, отваги, пренебрежения к материальным благам, комфорту и к смерти — это величайшее достижение спартанских обычаев. Я особенно в этом убедился, находясь здесь, среди персов. И всё же мне жаль, что наши граждане и те, кто ими правит, не уделяют должного внимания литературе, наукам и искусству. Если так пойдёт дальше, то Афины скоро станут центром Эллады. Ничто так не влечёт сердца, как красота и жажда знаний, поэтому все эллины станут стремиться в Аттику. Если бы мне снова пришлось править в Спарте, я бы несколько изменил нашу систему воспитания. Я бы отбирал наиболее сообразительных, любознательных юношей и отдавал их учиться наукам и искусствам. Мне хочется, чтобы мы могли гордиться своими поэтами и философами.

— Может быть, у тебя ещё будет такая возможность. Ксеркс, когда захватит Элладу, непременно возвратит тебе царскую власть, и ты сможешь издать такие законы, какие захочешь.

— И ты думаешь, что я соглашусь быть персидским сатрапом в собственном государстве?

— А разве не для этого ты отправился в поход? Гиппий просто мечтает о том дне, когда Ксеркс его посадит царствовать в Афинах и он сможет отомстить своим обидчикам.

— Он безумный честолюбец. Неужели он не понимает, что граждане будут его ненавидеть. Даже если случится наихудшее и Варвар захватит Грецию, на этом борьба не кончится. Греки никогда не смирятся с рабским ярмом. Они будут восставать, и все ставленники персов обречены на жалкую позорную смерть. Вспомни Гармодия и Аристогитона, памятник которым теперь украшает Афины. Они не побоялись убить тирана даже ценой собственной жизни. Невозможно поработить народ, который свободу и честь ценит больше жизни.

Царица задумчиво смотрела на Демарата; В глазах её сквозило неподдельное восхищение.

— Как мне приятно беседовать с тобой! Давно мне не приходилось слышать таких благородных прекрасных речей. Я готова слушать их часами! — воскликнула она, не в силах скрыть волнения в голосе.