Он перевернулся на спину, раскинув руки. Лежать было хорошо.

Приятно.

Земля ощущалась теплой, даже горячей. И это тепло медленно проникало в Миху, унимая дрожь и отгоняя слабость. Это тепло собиралось где-то в груди.

Миха потрогал.

Ничего. Разве что вмятина небольшая. Но тепло собиралось. Безопасное. Нужное.

Правильное.

Оно свивалось там, под кожей, в мышцах, чтобы потом расползтись по телу.

Миха закрыл глаза и просто лежал. Он не знал, сколько это длилось. Разум подсказывал, что следовало бы встать, найти еды и просто убираться подальше, но сил не было совершенно. Да и далеко ли он уйдет в нынешнем состоянии.

Кажется, в какой-то момент Миха заснул, поскольку, когда он вновь открыл глаза, вокруг было темно. Но темнота недолго оставалась непроглядной. Вот она поредела, откатилась, оставив темные тени деревьев. В тенях метались другие тень, но мелкие.

Неопасные.

Миха поднялся, с удивлением обнаружив, что его вновь утянуло вниз. А мхи не способны расти с такой скоростью. Стало быть, местные мхи — не совсем обычные. И приглядевшись, Миха кивнул: так и есть. Мхи слабо светились.

В принципе, биолюминисценция — явление не такое уж редкое, но и для мхов не характерное. Как и скорость роста. Впрочем, местные мхи имели на сей счет свое мнение.

В животе заурчало, намекая, что выздоровление — процесс энергозатратный.

Миха огляделся.

Еды поблизости не наблюдалось, и он, дотянувшись до ближайшей ветки, сорвал пару листьев. Жевать их было не так, чтобы великое удовольствие, но пустоту в желудке они заполнили.

И дальше что?

Миха вытер рот.

Огляделся. И вскарабкался на дерево. Получилось вполне неплохо, хотя, кажется, в прошлой жизни он подобным не занимался. А чем занимался?

Какая разница.

Он вновь отключился, как был, на ветке, вцепившись в неё когтями. А пришел в себя уже утром. И спросонья долго не мог сообразить, где находится и вообще кто он такой. Но потом вспомнил.

Осмотрелся.

И поднялся выше. Тело, вяловатое, то ли сонное еще, то ли ослабевшее, все-таки подчинялось. Когти послушно цеплялись за древесину, а само дерево, будто решив помочь Михе, подставляло ветку за веткой. Пока он до вершины не добрался.

Вид оттуда открывался удивительный.

Внизу, слева и справа, сколько было видно, простиралось зеленое море. Кроны деревьев, смыкаясь плотно, создавали непроницаемый полог и, сколь Миха успел понять, этот зеленое море не раздирали рифы человеческих поселений.

Он попытался понять, откуда пришел, но вскоре от мысли этой отказался.

Море было одинаковым.

Разве что, если хорошо приглядеться, где-то вдали мелькала синяя нить реки. Или не мелькала? Миха потер слезящиеся глаза и вынужден был сказать себе, что он заблудился. Беспокойства это понимание не вызвало. И Миха спустился на нижние ветви. Сходить на землю он не стал: уж больно быстро разрастались местные мхи, вон и следа от лежки его старой не осталось. Этак сожрут и имени не спросят.

Устроившись на ветке, Миха закрыл глаза. Тело вновь налилось отвратительной тяжестью, намекая, что к дальнейшим подвигам не готово. Его только и хватило, что сковырнуть пластинку коры, которую Миха засунул за щеку. Жевал медленно, тщательно, часто сглатывая горькую слюну.

Долго он на траве не протянет.

Ничего. Ему хоть немного бы в себя прийти, и там он что-нибудь да придумает. На этой мысли разум отключился.

И включился лишь глубокой ночью, когда откуда-то из глубин леса до Михи донесся протяжный вой. Вой этот заставил уши дернуться, а шерсть на загривке поднялась дыбом. И из приоткрывшейся пасти вырвался низкий рык.

Впрочем, Миха тут же вскарабкался повыше, не столько из надежды что-либо разглядеть — лес был темен и полон суетливых теней — сколько из нежелания знакомиться с местными волками. Тут и мхи-то странные, чего о других говорить.

И уже там, на вершине дуба, Миха вполне себе спокойно устроился меж ветвей и закрыл глаза. На сей раз он не провалился в беспамятство. Напротив, сознание его разделилось. И часть его настороженно следило за происходящим, отмечая малейшее движение.

Вот скользнула мимо сова, и мышь запищала в когтистых лапах.

Под деревом прошел зверь и довольно крупный, с резким хищным запахом, от которого Миха насторожился. Но зверь не стал задерживаться надолго, обошел дерево, вздохнул тяжко и отправился дальше.

Волки завыли, но уже в другой стороне.

Скользнула тенью ласка, правда, уже сама остановилась, почуяв Миху. И решила не связываться.

Лес жил своей жизнью, такой спокойной, знакомой, и эта знакомость окончательно успокоила Миху. Во второй части его сна он куда-то бежал или откуда-то бежал. Во сне было много запахов, на диво неприятных, и звуков не меньше. Иные вызывали в сердце ужас, и тогда Миха почти просыпался, но ненадолго.

Он раскрыл глаза незадолго до рассвета.

Темнота отступила, небо побелело.

Запахло сыростью.

Миха потянулся и, скатившись на землю — все чувства его говорили, что крупных хищников поблизости не наблюдалась — принюхался.

Пахло лесом.

Мхом. Деревом. Цветами. Зверьем. Миха ненадолго задержался, разглядывая округлый след зверя, когти которого оставили глубокие царапины на корнях. Медведь? Разве что иной, Михе не знакомый. И развернувшись, он направился в другую сторону.

Зверь был большим.

Нет, Миха, возможно, и с медведем справился бы. Но зачем?

В животе заурчало, и тело напомнило, что благие намерения — намерениями, но вот пожрать бы не мешало. Миха принюхался. Лес был густым, диким, и зверье в нем, судя по остаточным следам, водилось. Вот только как его добыть?

Встав на след кого-то, по ощущениям, рогатого и копытного, Миха некоторое время шел по нему, потом остановился, ибо суть его твердила, что бежать за лосем можно долго, но смысла в этом не так, чтобы много. На лосей иначе охотятся?

Как?

Миха не знал. Но провидение смилостивилось и послало толстую жабу, которую он сожрал вполне себе сырой. Потом ему удалось наткнуться на ужа, довольно верткого, но и крупного. Ужа Миха закусил горстью синих ягод, достаточно кислых и вяжущих, чтобы избавиться от гадостного послевкусия. Подумалось, что покойный маг, конечно, был засранцем, но зато теперь можно не бояться отравы. И синие ягоды Миха закусил красными.

Заодно и жажду утолил.

Почти.

Потом уже, ближе к полудню, если верить ощущениям, он ненадолго задержался у лесного ручья. Земля здесь была изрыта копытами, что давало надежду на добычу, чуть более крупную, нежели жаба. Живот снова заурчал, напоминая, что жаба-то была давно.

И уж немногим позже.

А ягоды — это вовсе несерьезно.

Миха почесал спину о ближайшее дерево и огляделся. С одной стороны,