Нетрудно представить, как убивались домочадцы, когда царь вернулся к ним с этой жуткой вестью. Деву нарядили в погребальные одежды, словно провожали в царство мертвых, и повели на скалу, рыдая горше, чем на похоронах. Но сама Психея держалась стойко. «Раньше следовало бы вам плакать и сокрушаться о моей красе, которая навлекла на меня ревность и гнев небес, — сказала она. — А теперь уходите и знайте: я рада, что все это скоро закончится». Родные удалились в глубокой скорби и отчаянии, оставив милое беззащитное создание дожидаться своей жестокой участи, и закрылись во дворце, чтобы оплакивать Психею всю оставшуюся жизнь.

Несчастная красавица дрожала и лила слезы на окутанном мраком уступе в ожидании неведомого чудовища, как вдруг застывший воздух всколыхнуло легкое дуновение — то веял Зефир, самый приятный и ласковый из ветров. Подхватив Психею, он вознес ее над скалой, а потом бережно опустил на мягкий, как перина, луг, среди благоухающих цветов. Там царила такая безмятежность, что Психея забыла свои страхи и заснула. Пробудившись, она увидела рядом быструю прозрачную речку, а чуть поодаль — дворец, величием и красотой достойный небожителя: колонны у него были золотые, стены серебряные, а полы выложены драгоценными каменьями. Оттуда не доносилось ни звука, дворец казался необитаемым, и Психея подошла ближе, завороженная таким великолепием. Едва она ступила на порог, как в ушах зазвенели дивные голоса, и, хотя вокруг по-прежнему никого не было видно, слова различались отчетливо. Весь этот дворец для нее, поведали голоса. Ей нечего бояться. Она может спокойно войти и, если захочет, освежить свое тело омовением, а тем временем и стол будет накрыт. «Мы твои рабыни и готовы выполнить все, что пожелаешь», — сказали они Психее.

Купание было верхом блаженства; яства таяли во рту — никогда раньше она не пробовала столь изысканных угощений; вокруг разливалась чарующая музыка — казалось, что поет стройный хор под дивный аккомпанемент кифары, но исполнители оставались незримы. Весь день Психея пробыла одна, окруженная лишь таинственными голосами, но каким-то непостижимым образом твердо знала, что с наступлением ночи к ней явится супруг. Так и вышло. Стоило ей почувствовать его присутствие, услышать его бархатный голос, шептавший ей на ухо нежные слова, как все опасения покинули ее. Она была уверена, даже не видя его, что никакое он не чудовище и не зверь, а желанный, долгожданный ее возлюбленный.

Конечно, такой полуреальный-полупризрачный союз с мужем-невидимкой не вполне устраивал Психею. Тем не менее она была счастлива, и время летело незаметно. Но однажды ночью драгоценный, хотя и незримый супруг принес ей нерадостную весть: им грозит беда, и ждать ее нужно от сестер Психеи. «Скоро придут они на ту скалу, откуда ты пропала, оплакивать тебя. Не показывайся им ни в коем случае, иначе причинишь мне жестокую боль, а себе верную гибель». Психея пообещала выполнить его просьбу, но весь следующий день провела в слезах, думая о сестрах и страдая оттого, что не может утешить их. В слезах встретила она ночью и своего супруга и даже в его объятиях не переставала рыдать. Сжалившись, он уступил ее отчаянным мольбам: «Делай как знаешь, но помни, ты сама себя губишь». Строго-настрого он наказал ей не поддаваться ни на какие уговоры и не пытаться увидеть его, иначе она разлучится с ним навсегда. Психея воскликнула, что никогда не поступит против его воли. Лучше сто раз умереть, чем жить без него. «Но все же подари мне праздник, дозволь сестрам навестить меня», — попросила она. И он скрепя сердце согласился.

Наутро обе сестры явились к ней, перенесенные со скалы Зефиром. Психея, ликующая и взволнованная, с нетерпением ждала их возле дворца, но до разговоров дело дошло не сразу — всех троих переполняла такая радость, что поначалу они могли только обниматься и плакать от счастья. Когда наконец старшие сестры вместе с Психеей вошли во дворец, увидели несметные сокровища, насладились роскошной трапезой, услышали чудесную музыку, черная зависть одолела их, а вместе с ней и жгучее любопытство — кто же хозяин этого великолепия и супруг их сестрицы. Но Психея держала слово. Она сообщила дорогим гостьям только одно: муж ее молод, красив и сейчас охотится в каком-то дальнем лесу. Щедро наполнив их пригоршни золотом и драгоценностями, Психея попросила Зефира отнести сестер обратно на скалу. Они остались довольны радушным приемом, но сердца их сгорали от зависти. Все собственные богатства и благополучие теперь казались сестрам ничтожными по сравнению с тем, что имела Психея. Снедаемые лютой злобой и ревностью, они стали строить козни против младшей сестры.

Той же ночью супруг снова предостерег Психею, однако она и слышать ничего не хотела, как ни умолял он больше не приглашать сестер во дворец. Его лицезреть она не может, напомнила Психея. Неужто и других людей ей запрещено видеть, даже милых сестриц? Ему снова пришлось уступить, и вскоре обе злодейки вернулись как ни в чем не бывало, лелея свои коварные замыслы.

На расспросы о муже Психея давала весьма непоследовательные, путаные ответы, и сестры быстро сообразили, что она в глаза его не видела и, получается, знать не знает, каков он. Признаваться в догадке они не стали, но принялись укорять Психею, что она скрывает от них, любящих сестер, свою беду. Им, мол, доподлинно известно, что муж ее не человек, а ужасный змей, как и предсказывал оракул Аполлона. И пусть до поры до времени этот монстр с ней ласков, когда-нибудь ночью он набросится на нее, растерзает и пожрет.

И вот уже смертельный ужас вытесняет любовь из сердца перепуганной Психеи. Она ведь и сама постоянно недоумевала, почему супруг ей не показывается. Наверняка тут дело нечисто. Что она действительно о нем знает? Если он не безобразен, зачем мучает ее вечным неведением, не позволяя на себя взглянуть? В замешательстве и смятении Психея пролепетала, что возразить ей нечего, поскольку и правда до сих пор она общалась с супругом только в темноте. «Верно, и впрямь неспроста избегает он света дня!» — всхлипывая, заключила она и стала спрашивать у сестер, как ей быть.

За советом дело не стало, сестры все придумали загодя. Пусть сегодня ночью Психея припрячет рядом с кроватью светильник и острый нож, чтобы воспользоваться ими, когда муж крепко заснет. Дух ее должен быть тверже железа, тогда ей достанет сил вонзить клинок в тело чудовища, которое явится ей при свете лампы. «Мы будем рядом, — пообещали сестры, — и заберем тебя, когда с ним будет покончено».

Они удалились, оставив Психею терзаться сомнениями и разрываться от противоречивых чувств. Она любит мужа, души в нем не чает — нет, он чудовище, страшный змей, и она его ненавидит. Нужно убить его — нет, ни за что она его не тронет! Она должна знать правду — нет, ей не хочется никакой правды. Весь день металась Психея, борясь с гнетущими ее мыслями, но под вечер сдалась, твердо решив одно: на своего супруга она сегодня посмотрит непременно.

Дождавшись, когда мужа сморит сон, Психея собрала всю свою храбрость и зажгла светильник. На цыпочках подкралась она к постели и, высоко подняв лампу над головой, осветила лежащего. Каким чувством облегчения, каким ликованием наполнилось сердце Психеи, когда вместо чудовища ее взору предстало прекраснейшее, нежнейшее создание, от одного вида которого даже светильник будто бы разгорелся ярче. Устыдившись своего недоверия и безрассудства, Психея, трепеща, пала на колени и вонзила бы нож себе в грудь, если бы он не выпал из ее дрожащей руки. Но спасительная дрожь оказалась в то же время предательской, потому что, когда Психея склонилась над мужем, млея от его неземной красоты и не находя сил отвести от него взгляд, капля горячего масла из светильника упала на плечо спящего. Он вскочил, увидел свет и в ужасе от того, что Психея нарушила клятвы, бежал от нее без единого слова.