Микела сидела напротив меня, я слушал ее, и мне казалось, что мы знакомы уже многие годы. Пока она говорила, я мысленно раздевал ее. Мне хотелось целовать ее, я хотел обладать ею.

Эти видения отвлекли меня от разговора, и, когда она спросила: «А ты зачем приехал? Что за дело у тебя в Нью-Йорке?» — ей пришлось дважды повторить свой вопрос. По выражению моего лица она должна была догадаться, о чем я думаю.

— У меня здесь нет никаких дел, я приехал сюда, потому что мне хотелось увидеть тебя. Но ты не бойся, я не буду просить тебя выйти за меня замуж.

— А я и не боюсь.

После ужина с гамбургером она повела меня в кондитерскую на Бликер-стрит, чтобы я попробовал местный десерт. Мы взяли одну порцию на двоих. На вкус десерт был как сливочное масло с сахаром.

— Я надеюсь, что ты не каждый день так питаешься. Моя печень уже взывает об отмщении…

— Нет, только сегодня. Я хотела отвести тебя туда, где мне нравится. Попробуешь другой десерт?

— Ты что, хочешь посмотреть, лопну я или нет?

Микела засмеялась, а потом спросила:

— Почему ты захотел увидеть меня?

— Потому что ты мне нравишься, потому что я часто думал о тебе. Еще я думаю, что мой приезд — это испытание на смелость, мне надо было пройти через него. Я всегда боюсь показаться смешным, и мне надо было преодолеть это. Одна моя знакомая убедила меня, что будет лучше, если я распахну дверь, на которой написано твое имя. По адресу твоего офиса она нашла твой электронный адрес и сказала, чтобы я связался с тобой. Но я не решался тебе написать. А потом наступил день, когда я решил поехать к тебе, потому что у меня появилось ощущение: так будет правильно. Я тебе уже сказал, я никогда не совершал таких поступков ради женщины. Но больше всего меня поражает, что ты все это восприняла так, как нужно. Я не был уверен, найду ли тебя в Нью-Йорке, я не знал, как ты отнесешься к моему приезду, но теперь я спокоен. В общем, все это очень странно… И дело не в ком, что я влюблен в тебя по уши, или хочу, чтобы ты стала моей невестой, или считаю тебя женщиной, созданной для меня. Я только следовал за своими чувствами и не задавался вопросом, правильно ли я поступаю или нет. Может быть, меня пригнало сюда любопытство. Я постоянно думал о тебе и хотел найти этому объяснение. Вероятно, меня притягивает то, что мне непонятно.

Я проводил ее до дома. Микела жила на Принс-стрит, над булочной «Везувий». Мне хотелось поцеловать ее. Мы ни словом не обмолвились о ее признаниях, оставленных в дневнике, но воспоминание о них давало мне повод думать, что и ей хочется сделать то же самое. Более того, я был в этом уверен, но она не подавала никакого сигнала.

Несколько секунд я смотрел на нее не отрываясь, и при этом в голове у меня вертелось: целовать — не целовать, целовать — не целовать…

Я уже собрался шагнуть к ней, но она сказала:

— Ты, наверное, страшно устал, нам лучше попрощаться и идти спать.

— Да, так будет лучше, — неожиданно согласился я. Потом добавил: — У тебя очень цельная, насыщенная натура.

— Это комплимент? Или ты намекаешь на то, что я слишком много съела?

— Нет… то есть да, это комплимент. У тебя насыщенная натура в том смысле, что ты живешь наполненной, интенсивной внутренней жизнью. Звучит не совсем как комплимент, но это так.

Она улыбнулась:

— Думаю, я тебя правильно поняла. По части комплиментов ты не слишком ловок.

Микела передала мне зарядку для телефона, и я пешком пошел в гостиницу. Помню, по дороге я постоянно повторял: а вдруг она передумала? Вдруг она пригляделась ко мне и поняла, что я ей не нравлюсь? Тогда зачем она пригласила меня на ужин? Чтобы я не висел больше у нее над душой? Непонятно… Да и сам я хорош. Брякнул ей: «Ты прелестная женщина». Интересно, а, если бы я сделал попытку поцеловать ее? Как бы она отреагировала?

Мне хотелось поскорее вернуться в номер, позвонить Сильвии и излить все свои сомнения на автоответчик.

Когда я занялся этим, Микела прислала мне сообщение: «Мне было хорошо. Спасибо. Я знаю, о чем ты думаешь. Да, я бы согласилась».

Я жил в Нью-Йорке уже больше четырех дней и ни разу не смог сходить в туалет. Я чувствовал, как меня раздувает. На улице я довольно часто пускал газы, но казалось, что они были не мои. У них был какой-то запах, я не мог поверить, что эти газы выпустил я. За границей они уже не твои, а иностранные. Бродя по Манхэттену, я временами пускал очереди. Меня пучило, мне хотелось избавиться от газов, но у меня ничего не получалось — газы не желали расстаться со мной. Самая распространенная ошибка — пустить очередь, перед тем как сесть в машину. Ты думаешь, что вонь осталась на улице, но через секунду, уже в машине, ты сидишь, весь окутанный зловонным облаком.

Все эти дни, посещая туалет, я гадал, смогу ли, поднатужившись, выдать что-то более существенное, чем порцию мочи. Я мужчина, но мочусь, сидя на унитазе. Что поделать, я рос в окружении женщин и всегда думал, что мочиться нужно сидя. Стоя я мочусь только в общественных туалетах. Даже в гостях у друзей я сажусь на унитаз. Если малую нужду справлять стоя, брызги разлетаются во все стороны — кому как, но мне это не нравится.

При посещении туалета я исполняю целый ритуал. Если я дома, я обязательно снимаю рубашку. Нижний край рубашки может сползти вниз, а без рубашки этого не произойдет. Летом мне нравится ходить в туалет голым. Я снимаю брюки, чтобы пошире расставить ноги, — так я чувствую себя более комфортно. Когда ноги сдвинуты, мне кажется, что я выдавлю из себя тонкие спагетти, как из машинки для производства пасты.

Все четыре дня в Нью-Йорке я садился на унитаз и пробовал тужиться. Я стискивал зубы и как маятник раскачивался вперед-назад. Я был похож на Рея Чарльза за фортепиано.

Запорами я чаще всего страдаю в поездках. Я помню свой отдых с Камиллой — вот где я установил личный рекорд. К тому же ее присутствие усугубляло мои муки: когда рядом с тобой находится посторонний человек, все становится намного сложнее. Пусть ты и спишь с этим человеком. В нашем гостиничном номере дверь в туалет была справа от постели. Я не мог зайти туда, зная, что от подруги меня отделяют только три сантиметра гипсокартона. Я боялся, что все будет слышно, но никак не решался сказать об этом Камилле.

Я был единственным ребенком у матери, и у меня выработалось странное отношение к естественным отправлениям. Я могу позволить себе громко выпустить газы на улице, но во всем остальном я очень застенчив. Несмотря на долгие годы знакомства, я не мог покакать, когда в соседней комнате находилась моя девушка. Сколько раз, ощутив позывы, я сдерживался изо всех сил, боясь пустить газы. Я был настолько закомплексован, что не мог даже последовать совету одного моего приятеля, который сказал:

— Я иду в туалет, плотно прижимаю к заду полотенце и начинаю выпускать газы в ткань. Полотенце все заглушает — и вонь, и звук. Поверь мне, это проверенный способ.