– Это мог быть тот самый тип в подрезанных штанах! – сказала Нюня, которой упомянутый тип чрезвычайно не понравился. – Говорю же, он не просто так шагал по своим делам, он шел по следу!

– Возможно, – неохотно признала я, вспомнив, как тип стоял на повороте тропинки и то ли прислушивался, то ли присматривался, то ли принюхивался.

– Да ладно! Более вероятно, что этот след оставил Вася Петров! – заявила беспечная Тяпа. – И дыню под окном раздавил тоже он. Запросто мог раздавить, скакал там, как макака.

– Все они скакали! – напомнила Нюня. – Но несомненным представляется лишь то, что и здесь, и на дыне под окном наследил один и тот же башмак. Хорошо было бы взглянуть на Ромины подошвы!

К сожалению, упомянутые подошвы вместе с башмаками и содержащимся в них Ромой в домике смотрителя отсутствовали. Установив сей огорчительный факт, я не поленилась и побегать вокруг скворечника, постепенно расширяя круги, и в погребенных под амброзией руинах старой песочницы на пятачке слежавшегося песка нашла то, что искала: слабый след мужского башмака с подошвой в клеточку!

– Если Рома тоже таскался за мной по лесу, значит, он точно был напарником шпиона Васи! – сказала я с горечью.

– Если это Ромин отпечаток, все может быть совершенно иначе! – вступилась за своего любимца Тяпа. – Рома мог наследить в лесу безотносительно всякой слежки и необязательно позавчера. Ты не забыла? Рома ведь живет в этом домике, а самый короткий путь к нему с пляжа – через лес.

– Вижу я, как он тут живет! – съязвила я, но тем и ограничилась.

Несмотря ни на что, рыжий клоун был мне чрезвычайно симпатичен, и я очень не хотела бездоказательно увольнять его из поклонников и зачислять в шпионы.

– Не будем спешить с выводами. Нужно хорошенько все обдумать, – примирительно сказала Нюня.

Хорошенько все обдумывать я пошла в свой курятник. Благо соседей не было дома, так что никто мне не мешал. Чтобы как следует сосредоточиться на размышлениях, я не завалилась в кровать, где запросто могла бы уснуть, а устроилась на жесткой конструкции из ржавых железяк и расслоившейся фанеры. В прежней своей жизни убитая школьная парта, она была извлечена хозяйственной тетей Люсей из мебельного захоронения на свалке и посмертно получила высокое звание трюмо. Я села, подперла голову рукой, как девочка с портрета работы Серова, и выжидательно уставилась на свое отражение в привинченном к столешнице круглом зеркале на ножках. Тускло-желтое и пятнистое, оно напоминало мутный лунный диск или потемневшую от времени монету.

– Вот именно! – сказала я, уловив подсказку, и полезла шарить по карманам, разыскивая фальшивый пятак.

Нашла, положила монету перед собой и, таращась на вписанную в круг пятерку, забормотала классическую сыщицкую речевку, знакомую с детских лет:

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! Кто не спрятался, я не виновата! Итак, вопрос первый: случайно ли в этой истории появился фальшивый пятак?

– По-моему, это не самый актуальный вопрос! – покритиковала меня Тяпа.

– Я не утверждаю, что он номер один по важности, просто он самым первым пришел мне в голову, – оправдалась я.

– Записывай вопросы, – посоветовала Нюня.

Это было толковое предложение, но реализовать его оказалось непросто. Мемуаров никто из обитателей нашего курятника пока не писал, так что принадлежностей для письма в домике не было. Подумав немного, ручку я заменила косметическим карандашом, но бумагу нашла только туалетную. Использовать не по назначению ватерклозетный папирус показалось мне оскорбительным для высокого искусства сыска и следствия, и тут я вовремя вспомнила о блокноте, который конфисковала в ходе обыска в Ромином скворечнике.

– Раньше это была шпионская записная книжка – теперь будет детективная! – постановила я, открывая чужой блокнот, исписанный всего на треть или даже меньше.

Банковская купюра, исполняющая роль закладки, мне мешала, и я бесцеремонно вытряхнула ее. Пятисотка спланировала на парту и легла рядом с фальшивым пятаком. Лишь благодаря этому компрометирующему соседству я удостоила банкноту особого внимания и с большим интересом ее рассмотрела.

Купюра была волнистая, вроде как мятая, похоже, она сначала сильно намокла, а потом просохла, но при этом утратила свежесть и как будто даже полиняла.

– Может, Рома сунул пятисотку в блокнот, а потом между зеркалом и стеной для того, чтобы она просохла? – предположила Тяпа.

– Стирал он ее, что ли? – удивилась Нюня.

– Ага! Деньги отмывал! – хохотнула моя нахалка.

– Так. Есть у меня одно нехорошее предположение, которое нуждается в срочной проверке! – сообщила я и встала из-за парты.

Тетя Люся сидела в своем виноградном офисе, шикарно курила «Мальборо» в янтарном мундштуке и читала Томаса Манна.

– Тетечка Люсечка, вы не одолжите мне пятьсот рублей одной купюрой, на полчасика всего? – на одном дыхании протарахтела я, врываясь под зеленый свод.

Хозяйка сделала длинную затяжку, потом отвела в сторону руку с дымящей пахитоской и посмотрела на меня долгим взглядом психиатра, прикидывающего, не пора ли звать к пациенту санитаров. Я мысленно оценила состояние своих финансов и спешно добавила фразу, которая должна была убедить тетю Люсю в крепости моего рассудка:

– Верну через полчаса на полтинник больше!

Хозяйка выпустила в просвет между кружевными листьями сизую струю дыма и подарила мне монарший кивок:

– Я беру десять процентов в день, а не в час! Вернешь пятьсот десять, этого будет достаточно.

Потрясенная такой неслыханной щедростью, я с благодарностью приняла протянутую мне купюру и удалилась, пятясь и часто приседая в благодарственных книксенах.

Следующие пятнадцать минут я посвятила сравнительному анализу двух банкнот. Я их мяла, щупала, смотрела на просвет, терла сначала сухой, а потом мокрой зубной щеткой, сгибала пополам и снова терла… Не рискнула только поливать кислотой и поджигать, чтобы не испортить подлежащую возврату купюру хозяйки.

В результате многоэтапного эксперимента выяснилось следующее. Купюра номер один (изъятая из блокнота) отличалась от тети-Люсиного образца цветом и качеством бумаги. У первой пятисотки бумага была более тонкой, а цвета более тусклыми. Тонюсенькие волосинки, микроскопическими червячками разбросанные по банкнотам, в первом случае оказались нарисованными. Водяных знаков на Роминой пятисотке я не нашла вовсе, а серебристая полосочка, пунктиром тянущаяся поперек купюры, оказалась приклеенной. В общем, дураку было ясно, что денежка фальшивая.

Тяпа и Нюня – обе не дуры – все поняли и потрясенно молчали. Я спрятала поддельную купюру за обложку блокнота и нервно побарабанила пальцами по парте.

– А ведь фальшивый пятак тоже был из Роминого кармана, – подала голос Тяпа.

– Сначала фальшивый пятак, потом поддельная пятисотка – ясно, что это не случайное совпадение, – встревоженно сказала Нюня.