– Как бы ты не заблудилась или, того хуже, не потеряла бы сумочку!

Они молча шли рядом по ночному городу. Валентино выбрал не самый короткий путь. Он готов был идти и идти, и чтобы дорога никогда не кончалась, но в конце концов они подошли к дому на Калле-дель-Театро.

– Спасибо за все, – улыбнулась Нелли и вынула из сумочки ключи.

Они стояли лицом к лицу на тихой улочке. Похолодало. От узких каналов поднимался туман. Он заглянул в ее распахнутые глаза цвета моря, и ему очень захотелось ее поцеловать. Непроизвольно он шагнул к ней ближе. Она с жестом сожаления приложила ладони к его груди и ласково оттолкнула:

– Боюсь, это не очень удачная идея!

– Но почему…

Она вскинула на него свои огромные глаза:

– В моей жизни сейчас и без того достаточно сложностей, Валентино. Я не хочу осложнять ее еще больше.

Он кивнул. Она впервые назвала его по имени.

– Но почему ты желаешь быть несчастной, когда можешь быть счастливой? – настойчиво спросил он.

– Никто не желает быть несчастным.

– Тогда забудь о сложностях своей жизни и позволь мне быть твоим министром хороших мыслей.

Она невольно рассмеялась:

– Моим министром хороших мыслей? Это звучит прекрасно!

– Мы можем снова встретиться? Что, если завтра?

Она с улыбкой покачала головой.

– Ну, послезавтра! Послепослезавтра!

– Разве у тебя совсем нет работы, Валентино Бриаторе? Ни одной группы на площади Сан-Марко?

Она по-прежнему считала его гидом, и он не стал ее разуверять.

– Carissima[92], я предпочел бы водить по Венеции тебя. Это была бы эксклюзивная экскурсия, – он широко развел руки, – вся Венеция – твоя.

Она неопределенно кивнула:

– Как-нибудь в другой раз.

– Теперь у тебя есть в Венеции друг.

– Я это очень ценю.

– Позвони мне не откладывая, как только потеряешь сумочку! Обещаешь?

– Обещаю.

Она улыбнулась ему и скрылась в подъезде.

Валентино не спеша пошел домой в Дорсодуро, где находилась его квартира. Его шаги гулко отдавались по горбатой булыжной мостовой, между тем как он мысленно перебирал в уме все, что произошло за этот день. Показывая утром площадь Сан-Марко приехавшим из Неаполя знакомым своего отца, он еще не знал, что встретит сегодня ее – девушку с прекрасным именем Элеонора, которая поменяла его на уменьшительное Нелли, потому что «Элеонора», как ей показалось, было для нее «чересчур велико». Он покачал головой. «Нелли» звучало, на его вкус, слишком обыкновенно для такой необыкновенной девушки. Немного странной. И чуточку замкнутой. Что значили эти слова – в ее жизни слишком много сложностей? Может быть, у нее роман с женатым мужчиной или ввязалась во что-то и попала в затруднительное положение? Она много рассказывала о Париже, упоминала о занятиях в университете и почти ничего не говорила о своей личной жизни. Когда он за ужином шутливо спросил ее, одна она или у нее кто-нибудь есть, она только пожала плечами и ответила вопросом на вопрос: «Разве я тогда оказалась бы одна в Венеции – городе, о котором мечтают все влюбленные?» – и улыбнулась иронически при этих словах. Так что же она тут делает, оставшись на четыре недели среди зимы, когда сюда приезжают только затем, чтобы немножко пофотографировать виды, или уж тут оказываются такие завзятые любители, которые хотят насладиться общением с сиятельнейшей Венецией наедине и готовы ради этого мириться даже с наводнениями и резиновыми сапогами.

Валентино очень хотелось узнать, о чем умолчала Нелли. Временами она вертела темное гранатовое колечко, на которое он тотчас же обратил внимание не только потому, что камушки на нем были необыкновенно хорошей огранки, какой сегодня уже не сыщешь, но и потому, что, кроме этого украшения, других на ней не было. «Фамильная вещь?» – спросил он тогда и, получив в ответ кивок, почувствовал облегчение. Как сказала Нелли, это колечко ей подарила бабушка, по следам которой (что было явной отговоркой) Нелли поехала в Венецию. «Если бы не это кольцо, я вряд ли оказалась бы в Венеции», – сказала она задумчиво. А затем она подняла взгляд и задала ему довольно неожиданный вопрос:

– Тебе что-нибудь говорит имя Сильвио Тодди?

– Сильвио Тодди? Никогда не слыхал. А что? Он здесь живет?

Его глупое сердце заныло от ревности. Кто такой этот Тодди? Неужели он и был причиной того, что она приехала в Венецию?

Нелли тогда рассмеялась и сделала неопределенный жест:

– Нет, нет.

– Нет, нет?

– Да ну, забудь это. Это совсем не важно.

– Ну раз так – ладно.

Оба посмеялись, каждый по своей причине.

К сожалению, вечер закончился не так, как мечтал Валентино. Однако это ведь еще не конец! В особенности если впереди у тебя четыре недели, есть адрес и номер мобильного телефона. То и другое он позаботился получить еще днем на пути к Орсеоло, чтобы можно было держать Нелли в курсе, как идут дела с поисками сумочки. И он поступил, конечно, очень предусмотрительно.

Валентино перешел через очередной мостик, свернул направо и прошел по тесному соттопортего, за которым открывалась небольшая площадь.

Тихонько отпирая дверь, он раздумывал о том, что северяне – а северянами для Валентино Бриаторе были все, кто жил севернее Милана, – слишком уж долго всегда раздумывают, и сегодня Валентино в очередной раз в этом удостоверился. Они ворочают в голове всякие мысли, рассматривают их с той и с другой стороны, вечно возятся со своими проблемами, всегда ожидают самого худшего и словно сами ищут всяких несчастий, как будто им за это платят деньги. Хотя гораздо лучше – искать счастья.

Он во всяком случае не намерен дожидаться, когда Нелли снова потеряет сумочку. Это он решил твердо.

Нелли сидела на солнышке на ступеньках церкви Санта-Мария делла Салюте, достав из пакета трамеццино[93], как вдруг раздался звонок мобильного телефона.

Этот венецианец преследовал ее с завидным упорством. Вот уже несколько дней Валентино Бриаторе названивал ей и постоянно предлагал где-нибудь встретиться. Она же поехала в Венецию только для того, чтобы спокойно побыть одной, подразумевая также возможность не спеша обдумать свои отношения с профессором Бошаном. Иными словами, она хотела безраздельно предаваться печальным переживаниям, а этот веселый венецианец с буйной кудрявой шевелюрой хотел ей в этом помешать. Ее министр хороших мыслей! Только к чему ей это, когда она вся в тоске и печали?