– А Букет услышит отсюда? – переживал мальчик.

– Конечно, услышит, – успокоила я его, – у собак слух гораздо тоньше, чем у людей.

Мы приладили орудия мести, и в них тотчас же загудело – звук был негромкий, но тоскливый, такие прерывистые то ли стоны, то ли вздохи, и это днем, когда сильного ветра обычно не было. Мы спустились во двор, и я позвала собаку:

– Букетик, иди, нá котлетку.

Пес подошел, но котлету съел невнимательно, все время напряженно взглядывал вверх, шевелил ушами и поскуливал.

– Ты смотри, работает! – обрадовался Игорек, а я строго сказала:

– Через три дня снимаем, а то собака с ума сойдет.

Игорь кивнул, и мы убрались дальше плести свои козни.

Тем же вечером Букет исполнил душераздирающее соло, он выл так тоскливо и вдохновенно, что другие деревенские собаки присоединились к нему. Концерт продолжался всю ночь, то стихая, то снова набирая силу, и никто не мог успокоить собак.

Деревенская наша жизнь не была так уж богата событиями, поэтому на следующий день все охотно обсуждали «сбесившихся собак». Бабе Вере снова удалось завладеть общим вниманием.

– Ой, бабоньки, – с удовольствием жаловалась она, – то смерть моя за мной приходила. Чую вчера, по крыше – топ-топ, топ-топ, а собака воет и воет, прямо так воет, шо аж сердце захолонуло… Порчу на меня навели, как есть порчу. Я уж знаю – кто…

В связи с темой предыдущих ее докладов деревенские очень хорошо понимали, кто эти «кто», но они бы очень удивились, если бы знали, насколько в этот раз были близки к истине.

– Слушай, по-моему, она больше обрадовалась, чем напугалась, – сказал мне Игорек, с неудовольствием наблюдая за выступлением врагини нашей в кругу внимательно слушавших ее женщин.

– Ничего, это цветочки, – сказала я.

– А ягодки? – спросил Игорек.

– Крысы, жабы и змеи, – свистящим шепотом ответила я.

Без крыс, увы, пришлось обойтись. Наловить должное количество живых пацюков не представлялось возможным, летучих мышей я отказалась мучить, пришлось обойтись жабами и ужами (вместо змей).

За два дня мы накрали большую миску куриных яиц и поставили дома у Игорька под печкой, чтобы стухли, а рядом пристроили миску с вишневым компотом, чтобы забродили вишни. Потом взялись за жаб.

В две немаленькие корзины мы собирали сонных осенних жаб – bufo bufo их фамилия, выяснила я по книжке. Мы даже не поленились спуститься в котлован, который вырыли под новый больничный корпус (да, мой папенька процветал, как обычно), где набрали странных желтых полуслепых жабцов, живущих в огромных ржавых трубах.

Всю нашу добычу мы старательно сносили во двор к бабе Вере. Жабы в деревне не редкость, конечно, но не в таких количествах. Была глубокая осень, жабы почти не расползались, так и сидели в грядках, а поскольку каждая деревенская женщина проводит в огороде довольно много времени, скоро у бабы Веры появилась новая тема для разговоров:

– Чи дождь прошел из жаб, чи шо? Не пойму… Одолели проклятые, спасу от них нет. И такие ж страшные, линялые, тощие… Ой, не к добру это, бабоньки…

Но на этот раз публика реагировала не так душевно, и уже на бабу Веру стали посматривать косо. Ну, согласитесь, дождь из жаб – это уже слишком.

А тут и яйца поспели. Мы с Игорьком отправились в лес, к небольшому заболоченному родничку, где брала свое начало Пояйла, – за ужами. Ужей удалось наловить всего семь штук, остальные, как видно, разошлись спать.

Ранним утром, а вернее, еще глубокой ночью мы прокрались в старухин курятник. Я полезла внутрь, а Игорь остался сторожить.

Я сразу включила папин рыбацкий фонарь; чтобы куры не напугались, стала приговаривать: «Цыпа-цыпа-цыпа», – и насыпала в поддон для корма забродивших вишен.

Глупые птицы послушно собрались в круг света и начали клевать. Осталась мелочь – подменить яйца на тухлые, разбросать яичную скорлупу и пристроить ужей на видном месте. Бедных рептилий мы бессердечно держали на холоде всю ночь, так что оформление «куриного гнезда с вылупившимися змеями» прошло без проблем – несчастные гады не сделали и попытки уползти.

Я погасила фонарь, выкатилась из курятника, и мы удрали. Злюка-Игорек, пока я там возилась, еще и вбил два тухлых яйца бабе Вере в нужник. Да, деревенский сортир и так не сад волшебный, но вонь от тухлых яиц перекрывала все, как рев моего папеньки – бабий визг.

Все утро мы работали спустя рукава – нам не терпелось узнать, увенчается ли успехом наша выходка. Результат, надо сказать, превзошел все наши самые смелые ожидания – баба Вера отыграла как по нотам. Действительно, складывалось впечатление, что мы втроем разыгрываем эдакий спектакль для всей деревни, а баба Вера – гениальный актер, который играет, не зная роли, но не делает при этом ни одной ошибки. К сожалению, мы с Игорьком не смогли посмотреть «второй акт», мы намеренно держались подальше, из осторожности, но об утреннем переполохе у бабы Веры узнали практически из первых рук.

Однако по порядку.

Ужи дождались-таки бабу Веру. Утром она вошла в курятник и завопила, увидев «агромадных черных змей, шо вылупились из курячьих яиц». Пока она бегала за соседкой, «змеи» очухались и расползлись, соседка застала только одного жалкого гадика.

– Вера, та не кричи так, то ж ужик, – сказала она, присмотревшись.

– Богом клянусь, Олена, целое гнездо их было, – уверяла ее баба Вера, – и вот же, видишь, шкарлупки на соломе. Вылупились они, из курячьих яиц вылупились…

– Вера, та перестань. Ну, залез ужик та поел яйца, ты уже совсем чего-то того, – увещевала старуху тетя Олена, и тут, как по заказу, одна за другой стали «дохнуть» куры, и баба Вера снова заорала:

– А-а-а-а-а-а, смотри, Олена! Порча, порча, подохли мои курочки, порчу на них навели, – и кинулась тормошить своих плимутроков.

Тетя Олена тоже ужасно удивилась тому, что весь курятник вот так полег в одночасье, но она не была такой заполошной кукухой, как баба Вера, и поэтому, присмотревшись к птицам повнимательнее, заметила, что вовсе они не мертвые.

– Вера, та помолчи ты хоть минутку, – уже раздраженно сказала она, – они не дохлые, они… Пьяные, чи шо? Может, поели чего? Помнишь, как о прошлый год Зоины куры вишен с-под наливки наклевались и поснули?

Кто-кто, а уж я это очень хорошо помнила.

– Та не может быть, – причитала над бухими курами баба Вера, – они ж у меня со двора ни ногой, ты знаешь…

Но тетя Олена, поджав губы, выразила сомнение и пошла звонить ветеринару – в дом моих родителей, потому что только у нас был телефон. Где подробненько рассказала все тете Гале, а мы с Игорьком подслушивали, давясь злобными смешками.

Ветеринар был человеком занятым, поэтому никуда не поехал, а, выслушав тетю Олену, велел подождать до вечера – если пьянчужки не проспятся, тогда позвонить ему еще раз. Но звонить во второй раз пришлось не ему, а в колхоз – вызывать говновозку. Войти в сортир бабы Веры было невозможно, и она решилась его почистить – а это было хлопотно, ну и не бесплатно.