– Распишетесь вот здесь… – И неожиданно добавила: – Товарищ лейтенант.

И опять Сергею показалось, что вышла ошибка, и не какой он не лейтенант, а младший политрук, и вообще – брянский волк ему товарищ. Но прочитал обе бумажки, потом еще раз перечитал и все равно глазам не поверил. Одна называлась «Справка об освобождении из мест исправительно-трудовых работ», другая – «Командировочное предписание», которое предписывало ему, «лейтенанту Лобову С.Н. прибыть к новому месту службы в г. Инстенбург и поступить в распоряжение главного редактора газеты “Красноармейская правда”».

– Обмундируетесь на месте службы, – предупредила женщина. – У нас тут ничего нет. Вот вам еще воинское требование на перевозку. И сходите на кухню – возьмите сухпай на трое суток… Да, там у начальника лагеря вас ждет сопровождающее лицо. Но сначала сухпай заберите.

Сухой паек ему выдали по офицерской норме: три банки американской тушенки в складской смазке, три буханки полупшеничного хлеба, 27 кубиков рафинада и три луковицы от щедрот душевных лагерного повара. Немного подумав, он добавил к этой роскоши пачку галет и кулечек чайной заварки.

– Вам еще масло полагается. Но масло кончилось. Могу заменить салом.

– Валяй!

Всю эту прорву продуктов уложили в старенький «сидор», который повар нашел в ветоши.

– Ну, повезло тебе, браток! – покачал головой повар. – Отсюда редко кто на волю выходит. Так что с тебя причитается!

Но причиталось-то как раз с повара – зажал триста граммов водки.

Сопровождающее лицо дожидалось Лобова уже не в кабинете начальника, а на КПП. И когда Сергей увидел «сопровождающее лицо», его собственное лицо изумленно вытянулось: перед ним стояла Белка, облаченная в белый офицерский полушубок с полевыми лейтенантскими погонами.

– Не узнал?! – сияла она белозубой улыбкой.

Правда, улыбка не долго продержалась у нее на лице – вид у Лобова был более чем плачевный – исхудалое заросшее щетиной лицо доходяги. Вохровцы с изумлением наблюдали, как девушка-лейтенант обняла захудалого зэка.

– Как ты здесь оказалась?

– С парашютом спрыгнула! Пошли скорее, там машина заждалась.

У «виллиса», обтянутого двойным брезентом, нетерпеливо топтался пожилой шофер в армейском бушлате. Он брезгливо покосился на замызганный лобовский ватник и распахнул дверцу лейтенанту. Но Белка уселась на заднем сиденье рядом с Сергеем.

Машина рванула по хорошо укатанному снежнику в Медвежью Гору.

– И все-таки, как ты меня разыскала?

– Вот взяла и разыскала. Мы своих не бросаем. Ты меня спас, я тебя. Квиты!

Белка не стала рассказывать при чужом шофере, чего стоило ей отыскать иголку в стогу сена – зэка в ГУЛАГе. В ход были пущены все знакомства и связи – от начальника разведшколы до отца, полковника НКВД, служившего в одном из главков на Лубянке. Звонила она и в «Красноармейскую правду». Макеев тоже подключил к делу своих друзей.

– В общем, не имей сто рублей, а имей сто друзей… Тебя надо срочно переодеть. Такое амбре идет, что хоть святых выноси. Впрочем, – добавила Белка серьезно, – ты и сам уже наполовину святой. Одни мощи остались.

И это было правда.

– Что с Ириной, не знаешь? – спросил он.

– Мы прошли фильтр за один день, и она сразу уехала в Минск. А меня направили в Ленинград.

В Медгоре они первым делом заехали на вещевой склад войск НКВД, и там кладовщица отыскала Сергею бэушные солдатскую гимнастерку и шаровары. Ношеное, но хорошо прошпаренное в автоклаве обмундирование пришлось Лобову почти впору. Правда, оно висело на нем, как на вешалке, но, как сказала Белка: «Это на вырост».

Кладовщица вошла в положение и отыскала Сергею пару полевых офицерских погон, а к ним отсчитала из коробочки четыре маленьких – лейтенантских – звездочки. Напоследок подарила неучтенную, видимо, солдатскую цигейковую шапку. А вот лишних сапог и шинели не нашлось, пришлось оставаться в старых опорках, которые служили Лобову с самого начала войны. Зато на вокзале удалось купить с рук у инвалида малоношеную солдатскую шинель.

– С миру по нитке, – шутила Белка, – голому петля. Тебя бы в баньке отмыть!

Но баньку пришлось отложить. В Петрозаводск уходил товарняк с лесом, и Сергей с Белкой поспешили устроиться на тормозной площадке хвостового вагона.

– Три часа – и мы в центре мировой цивилизации – в столице Карело-Финской СССР! – торжественно провозгласила она, открывая свой дорожный чемоданчик. Из чемоданчика одно за другим извлекались немыслимые яства: кольцо краковской колбасы, вареные яйца, аккуратно нарезанный белый хлеб, плавленый сыр, плитка шоколада и большое зеленое яблоко. И еще фляжка в суконном чехле. Во фляжке что-то булькало, и не надо было гадать, что именно.

– Ну, что – не замерзнем?! – подмигнула ему спасительница, наливая водку в алюминиевый стаканчик от немецкой фляжки.

– Давай! За твое и мое спасение!

Настывшая влага все равно оказалась огненной. Сергей помотал головой и закусил протянутым яблоком. Вгрызся и оставил в белой мякоти кровянистый след больных десен. Яблоко он съел вместе с косточками и огрызком – организм требовал живой зелени.

– Ешь, ешь! – подбадривала его Белка. – У меня еще есть.

Как же она хороша была в эту минуту! Ветер разбрасывал каштановые волосы по белой овчине воротника, глаза сияли – победным блеском. Сергей пожалел, что под рукой не было фотокамеры: такой портрет можно было бы сделать!

В Петрозаводске в единственной городской гостинице, где, впрочем, распоряжались военные, Белка сняла единственный номер, в котором была ванна. Это был генеральский люкс, но генералов на постое не оказалось и напористому обаятельному лейтенанту с красивыми каштановыми волосами разрешили поселиться в люксе до утра.

В ванной Белка сама отмывала Лобова от лагерно-барачной грязи, потом долго мазала его фурункулы зеленкой и еще каким-то кремом; и от блаженства и полного бессилия Сергей нечаянно уснул, нет, тихо умер до утра, а когда очнулся, обнаружил рядом с собой спящую девушку. Она привалилась к нему под бок, точь-в-точь, как Ирина, и он долго не решался потревожить ее сон – тихо любовался приоткрывшейся грудью с нежно-розовыми девичьими сосками. Отважиться на нечто большее – не хватало сил, да к тому же перед глазами вставала грудь Ирины – ее холмы были намного полнее и округлее. Так они пролежали до тех пор, пока в дверь не застучали властно и требовательно:

– Молодые люди, я понимаю – у вас медовый месяц, но вы обещали освободить номер к утру! – кричала дежурная по этажу.

Пришлось подчиниться. Белка в длинной нательной рубахе метнулась в ванную, а Сергей стал натягивать шаровары и гимнастерку, как солдат по тревоге.

В тот же день нормальным пассажирским поездом они добрались до Ленинграда, где располагалось засекреченное Белкино подразделение. Ей было разрешено «убыть в Медгору на двое суток для устройства личных дел». Лобову же надлежало следовать в действующую армию, то есть в Инстенбург, где размещалась редакция «Красноармейской правды». В Восточную Пруссию прямые поезда из Ленинграда не ходили – только до Пскова, а дальше надо было добираться на перекладных и с оказиями до Вильно через Ригу.