— Возможно, она что-то замышляла, — сказал Коля и тут же сжался под взглядом сверкнувших в его сторону зеленых глаз.

— Вот так погибают люди, живущие в домах на первом и втором уровне этого сраного мира. Приготовились! Сергей, не зевай! Огонь!

В этот раз я выстрелил одновременно со всеми, но не был уверен, что попал в быстро двигающуюся по экрану фигуру в зеленом камуфляже.

— Приготовились! Дебилы! Как вы собрались стрелять, патронов по несколько штук осталось! Перезарядить.

У меня горели уши: я тут лишний, это не мое! Дрожащими руками я пытался вставить магазин.

Дай-ка я попробую.

— Приготовились! — я поднимаю автомат.

Брось! Расслабься, я сам!

Я расслабляю руки.

Ноги тоже!

Расслабляю ноги и готовлюсь упасть, но все еще стою. Очень странное ощущение.

Руки сами поднимаются, ноги встают в стойку. Приклад прижимается к плечу. ОСВОБОДИ голову.

Как, блин? Как освобождают голову?

Да не закрывай глаза!

— Огонь!

(Роберт)

Грохот в ушах. Все в точку. В голову бегущему врагу.

Приятная тяжесть в ногах и ствола в руках. И запах! Тут даже имитация запаха пороха! Как я по этому соскучился!

Что сложного, Серега?

Ты молодец! Пусти назад, пока она не догадалась.

Да сейчас…

— Роберт, это ты?

Оборачиваюсь и замираю. Белое лицо, сверкают зеленые глаза, приоткрыты губы… а эти конопушки, веером раскинутые по щекам! Крис! Сердце сдавливает, пересыхает во рту.

Кристина была блондинкой!

— Ты прекрасна! — поднимаю руку, пытаясь прикоснуться пальцами к ее щеке.

Пусти, идиот!

Не-е-е-е-т!

(Сергей)

Рука упала, ноги подкосились, но я устоял.

— Что это значит? Роберт? — зеленые глаза затягивают меня. Нет! Они затягивали Роберта, пока он управлял телом!

— Прости, — я прижал автомат к груди и сделал шаг назад. Щеки все еще горели. Коля и Стас молча наблюдали за происходящим. Избегая взгляда Кати, я посмотрел в сторону мишени: — попал?

— Четыре в голову, два в шею, — она сделала паузу. Пауза затянулась. Думает о моей вспышке? Оценивает? Почему молчит так долго?

Когда я уже был готов обернуться, Катя тихо добавила:

— Учитесь работать в паре, ребята. Два — один в пользу врага, в реальном бою было бы один — ноль.

Я глубоко вдохнул.

— Остальные молодцы. Продолжайте упражнения, у вас еще двадцать пять минут.

Послышались удаляющиеся шаги. Выдохнул и, не сдержавшись, посмотрел ей вслед.

Обернется или нет?

Обернулась и долго смотрела мне в глаза. Роберт был счастлив.

Сложнее всего дела обстояли со сном. Вернее, со снами. Кирилл предполагал, что до прорыва воспоминания будут приходить именно в них, когда бессознательное Роберта будет брать верх, и видел в этом возможность получить дополнительную информацию перед операцией. Поэтому я спал, облепленный датчиками, а на столике рядом с кроватью лежал диктофон. Когда приборы фиксировали мозговую активность, они будили меня резким звуком, и я записывал то, что помнил, если это имело отношение к внешнему миру. Получалось не всегда. Чаще я вспоминал только обрывки, гораздо реже эти обрывки несли крупицы полезной информации. Преобладали очень болезненные для меня сны про Иру и Софью, а для Роберта — про его жену Кристину.

За те четыре дня до операции, пока мы видели общие сны ночью, а днем обсуждали их, я узнал и частично прожил множество как прекрасных, так и ужасных моментов из жизни моего соседа по разуму. В подробностях.

Когда Роберт и Кристина познакомились, ему едва исполнилось двадцать три, а ей за неделю до этого — восемнадцать. Это произошло на ее первом балу (как я понял, что-то вроде большой вечеринки, куда собираются сливки общества и их дети для того, чтобы завести новые знакомства и укрепить старые). Родители Кристины не были богатыми, они держали небольшой музыкальный магазинчик в пригороде Парижа и позвали их только из-за необыкновенного таланта и красоты дочери.

Газеты тех лет (их заголовки регулярно мелькали в снах) называли ее не иначе как «Голосом столетия», а по красоте сравнивали с Афродитой. Несмотря на молодость, она собирала полные оперные залы и имела кучу поклонников (до восемнадцати лет девушка не могла оставаться наедине или как-то контактировать с мужчинами (они там здорово ограничили интернет, видимо, борясь за нравственность молодежи), которые с нетерпением ждали ее восемнадцатилетия и первого бала. Среди них был и Роберт.

Молодой и перспективный, только что с отличием окончивший престижный университет (отец известный юрист, мать преподаватель мертвых языков), он тоже обожал девушку до дрожи. Восхищался ее вокалом, знал наизусть каждую черточку лица и мог предсказать любое движение тела, но больше всего ему нравились ее редкие, но чрезвычайно взвешенные, целомудренные интервью, где она скромно и тихо рассуждала о ценностях семьи и брака.

Роскошный гигантский дворец, в котором должен был состояться бал, даже близко не мог вместить всех желающих. Роберта, естественно, не пригласили. Зато пригласили его отца.

За возможность пойти вместо него, Роберт согласился три года работать на его фирме в тех должностях и на тех условиях, которые он установит.

И вот долгожданный день настал.

Шансов у молодого юриста не было. Его окружали сыновья принцев, графов, олигархов, крупнейших промышленников и землевладельцев, лучшие охотники. Да и сами отцы при любой возможности перешли бы дорогу своим детям в борьбе за главный бриллиант дня.

И тем не менее он ее добился — год после этого во всех газетах и журналах, по телевидению, на любой вечеринке, да и просто в каждой семье обсуждали то, как этот выскочка сумел опередить стольких более достойных людей.

Было ли дело в том, что он отличался умом и чувством юмора от принцев и графов? Скромностью от промышленников и землевладельцев? Миролюбием от охотников? Наверняка. Но все эти достоинства она открыла в нем впоследствии. А в тот день он просто (на этом в итоге сошлись почти все) стал единственным, вернее первым (после его поступок многие взяли на вооружение) джентльменом, которого она встретила на балу.

Те две минуты, положенные ему на танец, вместо того чтобы обнимать прекрасную девушку и прижимать ее к себе, исследовать, в меру приличий, ее девственное тело, он, заметив ее усталость от непрерывных танцев, растерянность от слишком большого внимания и красные натертости на ногах, отвел ее в сторону, посадил на мягкое кресло и заставил снять туфли. Все две минуты он просто сидел рядом, подбадривал и сочувствовал ей. Шел седьмой час мероприятия, и этим поступком он обратил на себя внимание.