Мизинец его левой руки украшает платиновый перстень с крупным черным камнем. Я пару секунд смотрю на него.

– Это черный бриллиант, – говорит мужчина, заметив мой взгляд. – Отличительный знак истинных потомков богини хаоса. Он прекрасен, правда? Мне выпала честь носить его.

– Поздравляю. Я равнодушна к украшениям. Предпочитаю гаджеты.

– Бриллианты нужны не только для красоты, Сэйнн. Они символ статуса и власти. Символ избранных, тех, кто может позволить себе все или почти все. Но, с другой стороны, они лишь внешнее выражение внутреннего. А внутреннее гораздо важнее, не так ли?

– Если вам известно, кто я, то вы наверняка знаете, что разговоры о сложном внутреннем мире мне непонятны.

Он улыбается улыбкой миллиардера на благотворительном ужине. Кивает:

– Я знаю. Знаю, как никто другой. Но внутренний мир, по сути, не так уж и сложен. На самом деле он состоит всего из двух основных инстинктов – самосохранения и продолжения рода. Все остальное уже их проявления. За выживание отвечает, в частности, чувство голода. Вот вы зашли сюда, чтобы утолить его, значит, вы позаботились о своем выживании. Еще – судя по тому, что сейчас раннее утро, вы далеко от Амстердама и на вас чужая мужская одежда, – вы ночевали не дома. Значит, второй инстинкт тоже сработал. Тут у вас все точно так же, как и у обычных людей. Ведь вы почти человек.

Я быстро прикидываю, мог ли он выследить, что я провела ночь у Ливня, или просто решил поиграть в Шерлока Холмса. Если первое, то придется срочно менять планы и больше туда не возвращаться.

– Но есть кое-что еще, – продолжает мой странный собеседник. – Одно из проявлений борьбы за выживание – это доминирование. Оно нужно для того, чтобы иметь преимущество перед другими особями. Да, самый сильный, ловкий, быстрый и хитрый получает все самое лучшее – лучшую пищу, лучшее укрытие, лучшего партнера для создания потомства. Но это не то, на чем держится настоящее могущество. Оно держится на страхе. Если вы внушите окружающим, что весь привычный им мир может рухнуть в одно мгновение, то вам не нужно будет ничего у них отнимать – они сами с радостью вам все отдадут, лишь бы этого не случилось. Но для этого нужно сначала освободиться от страха самому. Представьте, что у вас есть сундук, полный золота и драгоценных камней, и он только ваш, но вы не можете взять ничего, даже самой мелкой монетки, потому что менторы заковали его в цепи, а вас держат на коротком поводке и выдают деньги под расписку. Сами менторы ничего не смыслят в тех, кому пытаются помочь, потому что они другие, а потому медленно, но безнадежно губят своих подопечных, превращая вас в серую посредственность. Но этот огромный, безграничный потенциал можно освободить, соединившись с волей Богини. И тогда вы сможете все, абсолютно все. Вам мог бы принадлежать весь мир, Сэйнн. Причем не в метафорическом смысле, а в буквальном. Хотите?

Мне уже принадлежал мир. Всего на несколько секунд, в тот солнечный день у дома Виктории. Каким-то образом я уже тогда знала, что могла бы сделать подобное и с ее подругами тоже. И с моими родителями. С кем угодно. И тогда мне не надо было бы больше считать монетки, прикидывая, брать вафлю с сиропом или все-таки без. Тогда у меня были бы совсем другие возможности… Но потом я подписала Контракт.

– Нет. Я хочу просто спокойно позавтракать. Так что спасибо, не сегодня.

– О, разумеется, я не тороплю вас с ответом. Но, думаю, он не заставит себя ждать. Когда вы будете готовы, я с вами свяжусь и мы продолжим разговор. А пока – приятного аппетита и хорошего дня. И – до встречи.

Он встает и подхватывает свой плащ, а перед тем как уйти, запускает руку в карман и кладет на стол передо мной маленький золотистый ключ с сердечком из черной эмали на тускло блестящей головке. Потом еще раз оборачивается к соседнему столику, забирает вторую половину пирожного и направляется к дверям. Но я все это едва вижу, потому что не могу оторвать взгляд от ключа.

Такими ключами владеют единицы во всем мире. И на каждом должна быть бирка с именем владельца, но на моем ее нет, только номер, выгравированный на плоской, тускло блестящей головке. Номер сейфа в закрытом хранилище в храме Дискордии, единственном уцелевшем полностью, – он находится недалеко от Рима. Я была там не раз, но в хранилище никогда не заходила. В него не войти без ключа и без особого разрешения служителей, а если попытаться проникнуть силой, то могут даже убить, и мир никогда об этом не узнает – уж избавляться от трупов служители умеют. Но теперь у меня появился ключ. Что это значит?

Когда я поднимаю голову, чтобы задать этот вопрос, незнакомца уже нет, а в кафе вваливается целая толпа студентов. Я прячу ключ в карман куртки, кое-как доедаю завтрак, который, конечно, уже остыл, и тоже ухожу, заметив, что рядом уже припарковалась машина скорой помощи.

Я собираюсь снова позвонить Герцен, но, едва выхожу на улицу и прохожу пару кварталов в поисках спокойного места, телефон звонит сам, и на экране светится незнакомый итальянский номер.

– Алло. Мартенс.

– Сэйнн Мартенс? – Странно знакомый мужской голос в трубке повторяет мое имя.

Я прижимаю телефон к уху, свободной ладонью закрываю второе – мимо как раз проходит большая группа китайцев с фотоаппаратами.

– Да.

– Я доктор Асиано, мы с вами виделись в Риме. Тот несчастный случай…

Что происходит? В последние три дня медики меня просто преследуют.

– Да, я помню.

– Как вы себя чувствуете?

– Э-э-э… Хорошо. – Я поражаюсь такой заботливости. Он даже номер мой сохранил, ну надо же!

– Очень рад это слышать. Я звоню вам по просьбе Сары Герцен. Вы ведь знакомы?

Я останавливаюсь, толпа китайцев настигает меня и обступает. Они фотографируют дома, жуют выпечку из бумажных пакетов и внимательно, как первоклашки в школе, слушают экскурсовода – долговязого старика-голландца в черной куртке, который что-то вещает на английском.

– Да, и я как раз пыталась с ней связаться, но…

– К сожалению, доктор Герцен не может сейчас отвечать на звонки. Она находится в реанимации.

Особенно резкий порыв ветра заставляет меня вздрогнуть и отойти поближе к стене.

– Что случилось?

– Точно не известно. Ее доставили из супермаркета, где она попыталась перерезать себе горло осколком бутылки. Вернее, даже сделала это, но, к счастью, неудачно. Мы не знаем мотивов, предполагаем нервный срыв. Но мне нужно с вами встретиться, Сара просила об этом. Вы еще в Риме?

– Нет. – Я принимаю решение за долю секунды. – Но я прилечу следующим же рейсом. Пожалуйста, скажите ей об этом, когда она придет в себя.

Доктор Асиано благодарит меня и просит позвонить ему по этому номеру, как только я приеду. Уже нажав отбой, я на секунду задумываюсь о том, не было ли все это выдумкой и не заманивают ли меня в ловушку. Герцен, доктор психологии, пыталась покончить с собой? Что-то тут не сходится. Хотя Мик, по словам Ливня, тоже такими наклонностями не страдал, и теперь он мертв. Все эти странные, дикие события как будто части одного пазла, вот только коробка с картинкой куда-то подевалась и я понятия не имею, как их сложить в одно целое.