Для Леонс все это – Италия, Ла Скала, ужин на террасе – звучало очень романтично.

– Какое чудесное предложение…

– Леонс! Она же обращается к Полю, как будто ему двадцать и она хочет, чтобы он стал ее любовником, это не просто смешно – это извращение.

– Подумайте о Поле…

– Вот именно! Для ребенка в его положении такое путешествие слишком длительно. И к тому же это письмо с кучей орфографических ошибок… Хорошо, что она стала певицей, а не учительницей… «Ты вернешся в Париж к Националному Празнику»! Что это, я вас спрашиваю! Как будто она хочет, чтобы Поль в своей инвалидной коляске участвовал в параде, это почти оскорбительно…

– Мадлен…

Наступила тишина.

– А что говорит Поль?

– А что он может сказать, бедняга! Его соблазняют поездкой в Италию, что может быть проще!

Мадлен ответила на вопрос нечестно, потому что Поль, воодушевленный этим предложением, просто написал: «Я никогда не путешествовал, ты хотела, чтобы я занимался тем, что делает меня счастливым… Я очень хочу поехать».

Леонс, которую Поль втайне попросил поддержать его, повела себя, как обычно, деликатно и убедительно.

Как-то вечером, уже собираясь к себе и целуя Мадлен на прощание, она взяла ее за плечи и подошла очень близко, как будто у Мадлен в глазу соринка, и у той закружилась голова.

– Все имеют право на свои радости, Мадлен, вы согласны?

Приоткрыв губы, она слегка склонила голову и надолго прижала Мадлен к себе.

– Вы не лишите нашего маленького Поля этого путешествия?

Мадлен, которая сама покупала ей духи от Герлен «Пур трубле», потому что они были довольно дорогие, сразу окутал их аромат. Еще она чувствовала очень тонкий запах чая с липовым цветом.

И как можно спокойно думать в подобных условиях!

Теперь Мадлен преследовал призрак бедности.

Иногда ей снилось, что она разорена, что Поль плачет в инвалидной коляске, у них больше нет прислуги, она сама должна готовить в комнатенке под крышей, как в романах Эмиля Золя…

Однако финансовые газеты были настроены совершенно оптимистично.

– Именно, – говорила Мадлен Леонс, волнуясь все больше и больше. – Катастрофы еще ужаснее оттого, что в них никто не верил.

Она не знала, что думать, куда кинуться.

Она опять взялась за дело.

Тогда Гюстав скрепя сердце начал объяснять ей, как объясняют тысячу раз одно и то же ребенку, устройство французской экономики, фразы его были длинными, как щупальца, Мадлен едва его слушала, она размышляла о своем и перебила его:

– Я подумала о румынской нефти.

Она протянула ему статью из «Голуа»: «…румынский нефтяной сектор поднялся еще на 1,71 % и подтвердил, что является лучшим вложением в Европе».

– «Голуа» – это не финансовая газета, – отрезал Жубер. – Не знаю, кто такой этот Тьери Андрие, который написал статью, но я бы ему свои сбережения не доверил.

В его голубых глазах сверкал плохо контролируемый гнев, руки дрожали.

– Вы же не… не собираетесь обменять свою долю в отцовском банке на… нефтяные бумаги?

Она еще никогда не видела его в такой ярости. Он сглотнул.

– Об этом и речи быть не может, Мадлен. А если вы принудите меня, я сразу же уволюсь.

Странно, но чем больше Жубер упирался, тем больше Мадлен верила своему дяде. Она подумала о словах Шарля: «Наши финансисты в прошлом веке живут».

В конце января в «Суар де Пари» вышла большая статья, посвященная румынскому нефтяному сектору. Даже с графиком, красноречиво иллюстрирующим доходы за прошлые месяцы, что было редкостью для «Суар». Информация подоспела к моменту, когда Мадлен вся извелась фантазиями и кошмарами на тему разорения и потери прежнего круга общения.

Ее выводило из себя то, что Жубер сопротивлялся, хотя ей так необходимы его помощь и поддержка.

– У меня об этом деле самые плохие сведения, – убеждал он. – От очень хорошо информированного человека. Румынская нефть долго не продержится! Если вы во что бы то ни было хотите вложиться в нефть, то нужно обратить внимание на Месопотамию…

Мадлен вздыхала. Еще никогда Гюстав не казался ей таким старым. Отставшим от жизни.

Она вспомнила о состояниях, потерянных в деле «Ферре-Делаж». Триста тысяч франков – это не пустяк! И неожиданно ее посетила уверенность, что он уже не разбирается в ситуации. Он не создан для кризисных периодов. Он руководит семейным банком, как это делали в прошлом веке, как будто магазином распоряжается. Иракская нефть… Когда все говорят только о румынской! В каких облаках он витает?

– Я еще подумаю, Гюстав. Но мне нужен полный отчет, слышите? Мне эти слухи о кризисе не нравятся, мне нужны данные. Не усложняйте на этот раз. Не темните. И еще мне нужны цифры по нефтяному сектору. Все по Румынии. Добавьте по Ираку, что сочтете нужным, если угодно.

Шарль зря старался прийти как можно позже – на грани допустимого.

– Не извиняйтесь, Шарль, я сам только что пришел.

Если Шарля считали членом клуба, Гюстава воспринимали как завсегдатая. У первого спрашивали, чего он желает, про второго знали – бутылку «Кроз-Эрмитаж», приборы для рыбы… Это ужасно раздражало. Даже беседа велась в русле, заданном Гюставом. Он владел темой, старался говорить только о том, что интересовало Шарля, и это лишь удваивало его беспокойство.

Принесли лангуста, потом сибаса, время подходило к десерту – белым персикам в карамели, и Шарль не выдержал:

– О моей племяннице новости есть?

Жубер выждал несколько секунд, чтобы придать информации весу:

– Все идет своим чередом, она по-прежнему охвачена мыслями о румынской нефти…

Что это должно означать на самом деле?

– Она сомневается. Ей предстоит принять важное решение.

– А вы что делаете?

– Гребу против течения, дорогой мой. После того дела с «Ферре-Делажп» мадемуазель Перикур поставила под вопрос мои профессиональные навыки. И прекрасно, потому что я бы не хотел по доброй воле потерять триста тысяч франков просто так…

То, что Жубер может по доброй воле потерять такую сумму, – этого Шарль представить не мог.

– Все в порядке, Шарль, не волнуйтесь! Благодаря этому я почти что дискредитирован, и это отлично. Чем больше я противлюсь Румынии, тем больше она настаивает, чем больше отрицаю кризис, тем больше она в него верит. Она мне не доверяет, поэтому решится. У нас получится…

Шарль перевел дух. Теперь, заговорив об этом, Жуберу явно нравилось объяснять плюсы своей стратегии.

– Я настоятельно не рекомендую Мадлен инвестировать в то, что, как я знаю, провалится, но что вы хотите, она мне уже совершенно не доверяет. Это так нелогично, так по-женски, что поделать… Я пригрозил, что уволюсь.