В отношении же поездки в Милан, куда пригласили Поля, Мадлен пришлось уступить.

Потребовалось несколько недель, чтобы утвердить очень детальный план, по которому в том числе следовало, что Мадлен поедет вместе с сыном. Разумеется! Я же не оставлю Поля наедине с этой сумасшедшей!

Соланж, воодушевленная приездом Поля (и я рада, што твоя чудесная мама едит с табой), писала ему по два раза на дню, как подумает о чем-нибудь, сразу пишет ему новое письмо. Обе женщины постоянно обсуждали тонкости поездки и пребывания, но, к сожалению, очень редко в чем-то соглашались, в этом деле оказалось множество досадных неожиданностей. Мадлен не смогла купить билеты на поезд, к которому бы Соланж могла бы послать их встретить; Соланж же сожалела, что не смогла заказать столик в ресторане, который Мадлен выбрала в путеводителе; Мадлен попросила, чтобы, когда они приедут на Миланский вокзал, кто-нибудь отвез их чемоданы, к сожалению, в этот день у Соланж не нашлось свободной от других обязанностей прислуги. Что же касается Мадлен (Очень сожалею, дорогая Соланж…), ей не представилось возможным приобрести туалетную воду, которую дива покупала только в Париже, а Соланж надеялась, что ей удастся нанять гида, чтобы посетить в пятницу после полудня собор, чего очень желала Мадлен, к сожалению, уверенности нет, итальянцы, знаити, дорагая Мадлен, люди очинь непридсказуемые… и так далее. Соланж даже пришлось пригрозить, хотя и намеками, что она отменит эту поездку, если Мадлен не согласится, что певица с «ее маленьким Пиноккио» поужинают вечером в ресторане наедине.

– Вечер при свечах, что это такое! – сердилась Мадлен. – Вы только представьте, Леонс!

– Воспользуйтесь этим, чтобы прогуляться. Будь я на вашем месте…

В отличие от Леонс, имеющей некоторые соображения по этому поводу, Мадлен совершенно не представляла, что такая женщина, как она, может делать в одиночестве в вечернем Милане.

– И она зовет его Пиноккио – мне это неприятно, Поль не марионетка какая-нибудь! Ей придется сменить тон, говорю вам!

Поль следил за этим соперничеством с неким ликованием, как за ссорой девочек в песочнице. Эт… это… сов…сов…совсем н…не…важно, отвечал он Леонс, которую ситуация выводила из себя.

Отъезд предполагался 9 июля поездом в 18 часов 43 минуты. Чемоданы собрали еще за два дня до поездки, дорожные сумки с вещами отправили за четыре дня до этого. Примерно каждый час Мадлен проверяла, на месте ли билеты и паспорта, и надоедала прислуге кучей деталей, из которых становилось понятно, что путешествовала она крайне редко и самой ее далекой поездкой оставался визит в Ориак – к сводной двоюродной сестре, когда ей было девять лет…

Но в день их отъезда, 9 июля, грянула новость: заголовок на первой полосе газеты «Матэн» гремел – «Румынская нефть под угрозой».

Мадлен сидела за столиком и собиралась позавтракать до прихода Леонс. Она уронила чашку с чаем, голова у нее закружилась так, что ей пришлось ухватиться за край столика, который сразу же перевернулся, завтрак оказался на полу, и она тоже упала на колени. С уверенностью беспокойных людей она знала, что за этой новостью последуют другие.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы справиться с дрожью и полностью прочесть статью:

Мадлен ходила по комнате и в сильном волнении, которое мешало ей думать, судорожно рвала газету на клочки, да еще и Леонс опаздывала…

Она позвонила, приказала водителю ехать за Леонс – тут же, это срочно.

Ее охватило сомнение. Точна ли информация «Матэн»?

Она бросилась к газетам «Там» и «Фигаро». Все с точностью до запятой повторяли ту же новость. Менялось только отношение к тяжести ситуации – одни называли ее «очень тревожной», другие «угрожающе тревожной». Шарль? Гюстав? Андре? Леонс? К кому обратиться за помощью?

Она приказала позвонить Жуберу.

– Нет, позвоните лучше Шарлю Перикуру.

Горничная смотрела на поднос, гренки, розетку для варенья и чайник, которые валялись на ковре.

– Нет, идите звонить…

Жуберу? Что он мог теперь посоветовать? Шарлю?

– Да, звоните Перикуру!

В кабинете Шарля телефон молчал – позвоните Жуберу. Но у Жубера было занято.

Вдруг на Мадлен нашло вдохновение, она бегом поднялась к себе, расправила ладонями скомканные газеты, перечитала… Спокойно, говорила она себе, такой катастрофы быть не может. Конечно! Консорциум «просит» помощи у румынского правительства! Игра еще не кончена! Худшего еще не произошло. И кстати… Она бросилась к секретеру, буквально выдернула из него ящики и, опустившись на колени на пол, разобрала оставленные Гюставом документы.

Вот же! Фуух. Она задыхалась, сердце у нее ужасно стучало. Она постаралась хоть немного успокоиться. Вот что ей говорил Жубер: не больше половины ваших активов… в вашу румынскую нефть. Это половина ее состояния. Ее состояния! Потому что часть Поля в сохранности и помещена в облигации государственной казны! Ладно, подумала она, можно жить и на половину состояния Мадлен Перикур, хотя она и не представляла, как именно это повлияет на ее жизнь.

Остальное надо разбить, это очевидно. Логика подсказывает вам, что надо вложиться в соответствующие бумаги. Она листала огромную папку в поисках… Вот! Гюстав заставил ее купить акции английских («Сомерсет инжиринг компани»), итальянских («Группо Проццо»), американских («Форстер», «Темплтон энд Грейв») компаний…

Теперь, когда она удостоверилась, что потеряла не все, а только часть, опасность краха приводила ее в ярость, она сердилась на всех, кроме себя, – виноваты были окружающие: Шарль – он сказал ей о некоем гипотетическом кризисе, который так никогда и не случился, Гюстав – ему не удалось ее убедить, газеты – они умолчали, что первые воспользовались ситуацией, которую только сейчас освещали, Леонс – она первой заговорила о… Боже, уже десять утра, они едут вечерним поездом, а она еще даже к Полю не поднималась, чтобы рассказать ему об этом.

Увидев озабоченную мать, он хотел задать ей вопрос, но, когда его охватывали эмоции, он не мог выговорить даже начало слов. Он взял грифельную доску: «Мама, что случилось?»

Мадлен разрыдалась. Она опустилась на колени перед креслом сына, долго плакала и шептала: Ничего, дорогой, небольшая неприятность, уверяю тебя, но Полю не верилось, что мать впала в такое отчаяние из-за небольшой неприятности.