— Миссис Чауни, ваша дочь куда-то уехала. Не могли бы вы сказать нам, куда?

— Ее первый муж много работал, но без особого успеха. Джоан с ним развелась. Мне это не нравилось, я сказала ей: «Джоан, ты первая в нашем роду, кто проходит через бракоразводный процесс». Потом разводились Пам и Трев, но это уже позже, а первой тогда была Джоан. Как бы там ни было, своего богача она встретила. Знаете, как он говорил? «Я всего лишь бедный миллионер, Иди». Ну, они, скажу я вам, так и жили: тратить, тратить! Но все равно кончилось плохо, как и в тот раз. Ему пришлось платить по полной — о, она заставила его платить втрое! Вот откуда у нее этот дом и свой бизнес, ее большая машина и все остальное. Это она меня здесь содержит, да. А жить тут стоит больших денег — как в роскошном отеле в Лондоне. Это полная загадка, если посмотреть вокруг. Но она платит, другие бы не смогли.

Бердену пришлось ее перебить. Иди Чауни замолкала только затем, чтобы набрать воздуху для следующей фразы. Он слышал, как словоохотливы бывают одинокие люди, оказавшись наконец в компании, но это (как он сказал себе) было уже просто смешно.

— Миссис Чауни…

— Все-все, я молчу — сказала старушка более деловым тоном — Я знаю, что слишком много говорю. Тут дело не в возрасте, а в моем характере. Я всегда была болтушка, муж постоянно ворчал на меня за это. Так что вы хотели знать о Джоан?

— Где она?

— Дома, конечно, или в своей фирме. Где еще ей быть?

— Когда вы ее видели в последний раз, миссис Чауни?

Тут старушка проделала забавную вещь. Будто напоминая себе, о ком из детей идет речь, она повернулась к тумбочке с фотографиями, что-то подсчитала в уме и, остановив взгляд на цветном снимке в серебряной рамке, задумчиво покачала головой.

— Это было во вторник вечером. Правильно, во вторник. Потому что приходила педикюрша, а она всегда ходит по вторникам. Джоан пришла, когда мы пили чай. В пять с чем-то. Может, в четверть шестого. Я сказала: «Что-то рано ты сегодня, а как же магазин?» А она сказала: «Галерея, мама, галерея, сколько можно путать? Галерея в порядке. Наоми там будет до половины шестого»… А знаете, кто эта Наоми? Наоми — она из тех, кого убили, нет, расстреляли, как сказали по телевизору, в Танкред-Хаусе. Ужасно, правда? Полагаю, вы слышали об этом — конечно, слышали, раз вы сами полисмены.

— Когда ваша дочь была у вас, она говорила, что собирается в Танкред-Хаус тем же вечером?

Иди подала Бердену фотографию.

— Она всегда туда ездила по вторникам вечером. Они с этой бедной Наоми — с той, которую расстреляли — проверяли счета… Это она, Джоан. Снято пять лет назад, но она почти не изменилась с тех пор.

Женщина на снимке выглядела разряженной: яркий розовый костюм с золотыми пуговицами и куча декоративных золотых украшений, свисающих с шеи и ушей. Светлые волосы были тщательно и строго уложены. И хотя по фотографии судить было трудно, она казалась слишком накрашенной.

— Она не говорила, что собирается уехать в отпуск?

— Она не собиралась в отпуск! Она никуда не собиралась уезжать. Иначе она бы мне сказала. А отчего вы думаете, что она уехала?

На этот вопрос Бердену совсем не хотелось отвечать.

— Когда вы ждете ее к себе в следующий раз?

— Через три недели. — В ее тон прокралась горечь. — Через целых три недели. Не раньше. Джоан никогда не приезжает чаще, чем раз в три недели, а иногда выходит и месяц. Она платит и думает, что исполнила долг. Придет раз в три недели на десять минут и считает себя хорошей дочерью.

— А другие ваши дети? — спросил Вайн. Берден сознательно не стал задавать этот вопрос.

— Пам бывает. Ну, она, знаете, живет в двух кварталах, так что приходить хоть каждый день для нее не смертельно. Ну, она, конечно, и не каждый день ходит… Полин в Бристоле, ее я не жду. Трев работает на этих буровых вышках. Дуг в каком-то Телфорде. У Ширли четверо детей, это ее оправдывает, хотя, видит бог, они все уже подростки. Джон заезжает, когда ему удобно, не часто. Остальные появляются около Рождества. А на Рождество приезжают все вместе, всей кучей. А какой мне в этом прок? Я сказала им в прошлый раз: «Какой смысл приезжать всем в один день?» Семеро разом приехали в сочельник, а Трев, Дуг, Дженет, Эндрю и…

— Миссис Чауни, — прервал ее Берден, — не могли бы вы дать нам адрес… — Он замешкался, не зная, как высказаться, — …одного из ваших детей, что живут поблизости. Того, кто живет рядом и может знать, куда уехала ваша дочь Джоан.

Домой Вексфорд поехал уже после восьми. Когда машина остановилась у главных ворот усадьбы и Дональдсон вышел отворить, инспектор заметил, что на обоих столбах что-то привязано. Под сенью густых деревьев было слишком темно, чтобы рассмотреть что-то, кроме двух пучков с неопределенными очертаниями. Инспектор включил дальний свет и вышел из машины рассмотреть венки. Новые цветы, новые знаки почтения погибшим. На сей раз два, по одному на каждом столбе ворот. Простые, но изысканно оформленные букеты. Один — маленький викторианский из фиалок и примул, второй — сноп белоснежных нарциссов и темно-зеленого плюща.

На первой карточке Вексфорд прочел: «Скорбим о жертвах страшной трагедии 11 марта», а на второй: «Таких страстей конец бывает страшен, и смерть их ждет в разгаре торжества»[9]. Инспектор вернулся в машину, и Дональдсон проехал за ворота. Если вчерашняя записка была безобидной и вполне уместной цитатой из «Антония и Клеопатры» Шекспира — уместной, конечно, для того, кто непомерно восхищался Давиной Флори, — то в последнем тексте слышалось что-то зловещее. Вероятно, тоже цитата из Шекспира, но узнать ее Вексфорд не смог.

Ему и без того было о чем подумать. Из телефонного разговора с Джоном Чауни и Памелой Бернс, урожденной Чауни, они выяснили только то, что ни он, ни она не имели понятия, где находится их сестра, и не слыхали, чтобы она собиралась куда-то ехать. Соседям она тоже не сказала, что ее не будет, как и своему агенту. Молоко ей не возили. Управляющий магазина открыток, что располагался рядом с галереей «Гарленд» в «Кингсбруке», ожидал, что Джоан появится в четверг, закрыв галерею на один день в знак почтения к памяти Наоми Джонс.

Джон Чауни назвал имена двух женщин, которых он считал близкими подругами сестры. Ни одна из них ничего не смогла сказать Бердену о ее возможном местонахождении, и обоих удивило известие о ее исчезновении. Джоан Гарленд никто не видел после 5.40 во вторник, 11 марта — в этот час она покинула пансионат я престарелых «Кинбрук», сев на глазах служителя в собственную машину, припаркованную во дворе пансионата. Словом, Джоан Гарленд исчезла.

При других обстоятельствах полиция вряд ли заметила бы это. Если женщина уезжает на несколько дней, не предупредив друзей и родственников, это еще не значит, что она пропала без вести. Но то, что Джоан Гарленд во вторник в четверть девятого ждали в Танкред-Хаусе, меняло дело. Если Вексфорд в чем-то был уверен, так это в том, что Джоан Гарленд исполнила свое обещание и была в тот вечер в Танкреде. Было ли ее исчезновение связано с тем, что она увидела там, или тем, что она сделала?