Мы остались с Олей вдвоём после уроков – засели в актовом зале. Набросали примерный план работ, хотя больше трепались о том о сём. Но и дело, конечно, делали. Даже не заметили, как два урока пролетело, потом нас техничка вежливо попросила.

Я в порыве благодарности назвал Архипову Оленькой и даже проводил до дома. С ней, в общем-то, легко, можно помолчать, можно поболтать.

Архипова взяла с меня слово, что через месяц я приду к ней на день рождения. Он у неё выпадал на зимние каникулы.

– Если буду жив – обязательно приду.

– Тогда береги себя, – с застенчивой улыбкой попросила Оля.

Я возвращался домой и думал, что этот день был самый тяжёлый. Потом, наверное, будет легче. Сейчас, после школы, когда напряжение ушло, я чувствовал себя полубольным, каким-то истерзанным. С Олей я, опять-таки, "держал лицо", оттого вроде и ощущал себя более или менее сносно. А как только надобность притворяться отпала – сразу навалилась тоска. Но это тоже пройдёт, говорил я себе. Ведь болезни проходят, и человек выздоравливает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​

В понедельник утром вместо привычного «подъём» мама молча включила свет и сделала погромче радио. Она опять со мной не разговаривала. Я с ней вроде как тоже. Мы поссорились. Ещё в субботу, когда я вернулась с улицы домой.

Это всё старая песня: Славка плохой, компания его – хулиганьё сплошное, приличная девушка с такими якшаться не станет. В другой раз я бы, может, спокойно выслушала её, ведь и сама хотела со Славкой порвать, и дружки его мне надоели. Но я была на взводе. Меня аж колотило всю, и любого неосторожного слова хватило бы, чтобы взорваться.

К тому же я и так на неё жутко злилась из-за её подработок унизительных, из-за этого проклятого платья, из-за того, что соврала мне. Да ещё комсорг этот! Ну вот зачем он приходил? Мне видеть вообще никого не хотелось, а его – в особенности. Никогда, до самой старости, не забуду той ужасной сцены. И на него я тоже зла была, конечно же. Его ведь сестра. Да он и сам такой, хоть и не высказывается.

Но после того, как Славка с парнями его обсмеяли, а он просто ушёл, ни слова не говоря, мне стало совсем-совсем тошно, хотя, казалось, хуже просто быть не может. Я даже не слышала, что они ещё говорили, смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, еле сдерживая слёзы.

Славка куда-то звал, но я быстренько распрощалась и убежала домой. А там мама пристала со своими извечными упрёками. Так не вовремя! Я потом всю ночь не спала. Всё думала: почему он приходил? Неужели извиниться за сестру? Не очень-то верится, но ничего другого на ум не шло.

В воскресенье я вручила маме платье со словами: «Отдай тем, у кого взяла».

На миг у неё сделалось такое лицо, как у человека, которого застали врасплох. "Откуда...", – начала было она, но потом снова нацепила на себя непроницаемую маску. Взяла платье без всяких вопросов.

Остаток дня я готовила домашку – что ещё было делать? Ну и манжеты с воротничком перешила. Сама при этом мечтала заболеть. Нет, правда, вот бы меня свалил какой-нибудь страшный вирус! Но со мной такие вещи не прокатывают. Болею я вообще редко и если уж болею, то как нельзя некстати. В каникулы, например.

Так что в понедельник проснулась здоровее всех живых, отвела Катьку в садик и поплелась в школу. Кто бы знал, как мне туда не хотелось! Каждый шаг давался через силу. Ведь полный вестибюль наблюдал мой позор, а кто не видел – так тем рассказали. Сплетни у нас любят. К тому же ненавистная Кузичева там торчала. Вот уж она повеселилась.

Но главное – как представлю, что встречу там Шевцова, так совсем дурно становится. Перед ним мне было стыднее всего, потому что, по большому счёту, ничего плохого он мне делал, а вот я… я попросила его избить. И он теперь это знает.

Я пообещала себя, что извинюсь при первом удобном случае, но всё равно шла в класс с тяжёлым сердцем.

За целый день такого случая не представилось. Вокруг комсорга вечно вились наши девушки, к нему и захочешь – не пробьёшься. Но даже не это меня останавливало. Шевцов сам вёл себя совсем не так, как раньше. Он будто меня в упор не замечал. За весь день ни разу не взглянул на меня.

Я хотела дождаться его после уроков, обычно он ходит один – в горкомовском доме, да и вообще в той стороне, никто из наших не живёт.

Сначала сидела в вестибюле на подоконнике, но потом меня оттуда согнала какая-то училка: уроки кончились? Нечего тут околачиваться!

Тогда я оделась и засела в скверике напротив школы. Скверик – одно название: три куста и две скамейки. Но школьный двор оттуда просматривался хорошо, осталось только дождаться, потому что наши все давно ушли, а комсорг домой не торопился. Наверное, опять в комитете комсомола пропадал.

Ждала я часа полтора, не меньше. Окоченела насквозь. Вытоптала весь сугроб поблизости, и попрыгала на месте, и поприседала. Можно было погреться в булочной, через дорогу, но я боялась, что проморгаю Шевцова.

И действительно, чуть его не проглядела. Он другую куртку надел, издали я его и не узнала. Зато сразу узнала Архипову. Они шли вдвоём. Значит, и после уроков оставались вместе? Но она ведь не входит в комитет комсомола…

Я встала за куцее деревце – почему-то очень не хотелось, чтобы они меня увидели. А сама, между тем, не могла отвести от них взгляд.

Вот они дошли до школьных ворот, немного постояли, а потом двинули дальше. Вместе. Но горкомовский дом совсем в другой стороне! И тут только до меня дошло – он провожал Архипову. То-то она сияла, как начищенный самовар.

Я с тоской смотрела им вслед, не понимая, почему мне так плохо…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍