Джози коснулась тоненькими пальчиками его волос, заставив Ричарда затрепетать, потом обняла за шею, положила голову ему на плечо и несколько раз глубоко вздохнула. Он нежно обнимал ее и чуть покачивал, баюкая. Наконец она успокоилась, отстранилась и размяла пальчики:

– Приступим! – провозгласила она, вставляя в машинку новый лист, и глаза ее маниакально заблестели.

Ричард встал, поднял скомканную бумагу, спровадил ее в ведро и, пробормотав: – Мне уже страшно за героя, – вернулся наконец к чтению.

После обеда они поехали в музыкальный салон.

Джози не очень любила слушать музыку, но сегодня там собирался едва ли не весь свет. К тому же Ричард недавно подарил ей рубиновое колье, в котором она еще нигде не была и теперь, в карете, нетерпеливо крутилась, не в силах дождаться, когда прибудут на место и все увидят ее.

Он сидел рядом, сжимал ее ладошку, затянутую сейчас в темно-вишневую длинную шелковую перчатку, и шептал, что, увидев, все ослепнут, потому что ее красота затмевает солнце.

В салоне действительно был аншлаг: все возбужденно обсуждали новую звезду, итальянского тенора Умбертино Сальерти, который вот-вот должен был выйти на сцену. Ну и конечно, пялились на них: то, что он так дерзко, у всех на виду, обнимал ее за талию было почти вульгарно. Он это знал и злился, потому что не хотел, чтобы хоть одна грязная сплетня или косой взгляд касались ее, но иначе не мог. У него теперь было нечто чудесное, только его, и он не хотел делиться этим ни с кем. Хорошо хоть, Джози сейчас никуда не рвалась, а послушно держалась рядом, потому что прежде удерживать ее было мучительно…

Наконец все расселись, и занавес пал. И появился он. Он был очень юн и невероятно хорош собой, хотя и не очень высок и несколько одутловат. Да и пел божественно. Ричард, будучи гурманом в искусстве, не мог не оценить. Но наслаждаться мешал взгляд, которым Джози смотрела на исполнителя – полный восторга и обожания. Взгляд, которым она никогда не смотрела на него. Ричард горько вздохнул.

Джози ахнула и прошептала:

– Ричард! Ричард! Как он прекрасен! Я никогда не видела таких красивых! Кажется, я влюблена!

Иногда это бывало больнее, чем он мог выдержать. Пришлось впиться судорожно сведенными пальцами в подлокотник кресла. Наконец удалось вздохнуть, а то с ножом в сердце, что так легко всадила она, дышать было сложно. И он, чуть наклонившись к ее уху, сказал:

– А я бы отдал жизнь за один такой взгляд!

Она хмыкнула:

– Какой же вы корыстный! И взяточник к тому же! Неужто бы без взгляда не отдали?

– С наслаждением, – тихо и грустно заверил он.

По дороге домой они сидели, взявшись за руки, и молчали, погруженные каждый в свои мысли.

Наконец Ричард, которого молчание угнетало, заставляя думать черт-те что и даже ревновать, сказал:

– Ну что, берем его героем в вашу историю?

– Нет же, – к удивлению Ричарда, ответила она.

– Почему?

– Ну… как бы это сказать… он не совсем герой…

– Поясните!

– Ну все эти страдания, о которых он пел, они не его. Они тех, чьи стихи и музыка. Не думаю, что сам бы он стал спасать героиню. Или делать что-то для нее… А потом… я представила – вы уж простите, но так было! – что мы с ним… ну… – она закрыла лицо руками, и он понял, что она горит от стыда, – будто мы с ним занялись любовью… – выговорила она наконец, пряча лицо у него на груди.

Ричард стиснул зубы. В нем кипела такая ярость, что он испугался того, что мог бы сказать.

Но сказала она. Безуспешно попытавшись поймать его взгляд здесь, в темном пространстве кареты, она схватила его за руки и воскликнула:

– Не думайте ничего такого! Даже не смейте! Там, на месте его, у меня всегда были вы. Ваши руки, ваши губы. А его я так представить и…

Он не дал ей договорить, впившись поцелуем в ее губы. И потому, что она чуть не расплакалась, понял, что она ждала этого не меньше, чем он.

Дальше было уже плевать на все. Нужно было срочно ее раздеть и коснуться ее тела, иначе бы он сошел с ума.

– Мы… что… будем здесь?.. В карете?..

– Угу, прямо здесь, – прошептал он, стягивая с нее накидку, и жадно целуя открывшиеся шейку, плечи…

– Мы же никогда…

– Зато теперь…

– Ах, как хорошо! – вздохнула она, пылко отвечая на его ласки. От ее прикосновений он терял остатки здравого смысла. – Я боялась… – сквозь всхлипы проговорила она – так боялась, что вы меня бросили…

– Даже… не надейтесь, Джози, – он задрал ей юбку до самых бедер и оторвал застежку на ее панталончиках вместе с клочком ткани, – я – ваша реальность. Так просто от меня не отделаетесь…

Он ворвался в нее резко, до боли, заставив вскрикнуть и глуша этот вскрик яростным поцелуем. Она вцепилась в его плечи и обвила ногами торс, чтобы он мог еще глубже погружаться в нее. Они захлебывались в поцелуях. Джози стонала, а он двигался в ней быстро, сильно, в рваном сумасшедшем ритме, заставляя все ее хрупкое тело сотрясаться от каждого его толчка. Ее стоны становились все сладостнее, она выгибалась в его объятьях, ерошила его волосы. И отчаяние, что клокотало в нем, глохло, уступая место страсти…

Он живет рядом с совершенством. Имеет возможность касаться, ласкать, любить. И теперь у него была она – его девушка из снов, его сбывшаяся мечта. В праве ли он желать большего?

Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год

Мифэнви не сопротивлялась, она просто замерла и застыла, и он даже испугался, не лишилась ли она чувств от его натиска. Она не останавливала его, останавливаться пришлось самому.

Колдер отлетел к своему рабочему столу, уперся руками в столешницу и, склонившись вперед, надломленно расхохотался. Перед глазами рушился с таким тщанием возведенный мир. И женщина, единственная, что искренне любила его, пусть только как друга, уносилась от него в темном вихре отчаяния, рассыпаясь миллионами золотистых искр.

Он обернулся, Мифэнви сидела на одном из стеллажей, куда он ее усадил, чтобы удобнее было целовать. Она перехватила одной рукой строгий воротник своего темного вдовьего платья. Другая ее рука, сжатая в кулак, прижималась к груди. Глаза Мифэнви были закрыты, а щеки пылали. Неровная полоса света, падая сверху, золотила волосы, будто подчеркивая, насколько ей здесь не место – цветочной фее в логове злого колдуна.

Колдер горестно усмехнулся. Мифэнви наконец открыла глаза и, не глядя на него, тихо сказала:

– Простите меня.

Лавина сорвалась.

– Вы издеваетесь?! – заорал Колдер, стиснув кулаки. – За что мне прощать вас? Это я должен в ногах валяться!

Она упрямо тряхнула головой и произнесла все тем же чуть слышным, похожим на шелест листвы голосом: