Но с Кутеповым об этом нечего было и разговаривать. Он лишь весело, чуть насмешливо улыбался, и его улыбка так выделялась на суровом лице, что заставляла верить в хороший исход.

На станции простояли недолго. Прибывшие кавалерийские части опрокинули переправившихся через Маныч красных. Прямо с поездов Кутепов кинул их в бой, несмотря на то, что начальник дивизии генерал Шатилов, сам раненый, передвигающийся при помощи двух палок, просил его отложить атаку, чтобы привести войска в порядок. Кутепов дал ему высказаться, затем подтвердил приказ, ибо не было времени откладывать атаку. Затем он улыбнулся Шатилову своей веселой улыбкой и пошел его провожать, помогая спуститься с крыльца, сказав на прощание, что не ожидал приезда Шатилова, так как знал о его тяжелых ранах, но теперь совершенно спокоен за успех завтрашнего дела.

Он как бы говорил: "Павел Николаевич, мы с вами военные люди, наша судьба известная…"

В эту же пору Кутепов познакомился с союзниками. К нему в штаб прибыли два английских офицера, чтобы ознакомиться с положением на фронте. Это были простые, невысокомерные люди, обожженные войной. Они побывали на передовой, под обстрелом, и, не обращая внимания на пули, сосредоточенно записывали что-то в записные книжки. Они видели рваные шинели добровольцев, дырявые сапоги, побитые щитки пулеметов с облезлой краской. Они все поняли без слов.

На обратном пути англичанам устроили ужин в Кубанском казачьем полку, с тостами за английского короля, главнокомандующего Деникина, крепким самогоном, бешеной лезгинкой и отчаянной джигитовкой на площади, озаренной большим костром из соломы и хвороста. Казалось, древняя Скифия высунулась из ночной тьмы и показала Европе свое дикое простое обличье.

Потом англичане признались Кутепову, что у них дрогнуло сердце. Они еще помнили о русских жертвах в Великую войну. И они обещали поддержку. Что могли знать эти британцы о настроениях и интересах британской короны? Да и Кутепов ничего не знал. Он жал руки гостям, видел, что они искренние и честные офицеры.

Наступал новый, самый яркий боевой поход для 1-го армейского корпуса.

Снабжение через новороссийский порт было налажено, союзники стали поставлять боеприпасы и снаряжение, а то, что они так и не прислали воинские части, как-то забывалось.

К маю красные почти вытеснили небольшие силы добровольцев, оборонявших Донбасс. Отдать окончательно угольный район означало потерю не только сырьевой базы, важной для военных перевозок и промышленности, но и потерю важного стратегического плацдарма, с которого можно было вести наступление на Харьков и Москву.

Здесь уже три месяца сражались наиболее надежные полки — Корниловский, Марковский, Дроздовский, Алексеевский. Они были обескровлены, в некоторых ротах осталось по 10–20 штыков. Отступали.

Уже дошли до последних рубежей, станции Иловайской, да и та обстреливалась артиллерией красных. Мысленно добровольцы еще находились в Донбассе, а на деле были лишены не только угля, но и возможности перебрасывать войска по разветвленной сети железных дорог, собирать свои малые силы в крепкие кулаки на нужных участках.

Кутепову фактически достался безнадежный фронт. Почему именно ему, а не какому-либо генералу, окончившему Академию генерального штаба? Потому что он должен был победить вопреки науке и логике.

Шестого мая Кутепов со своим штабом был переброшен с Манычского фронта. Шестнадцатого мая штаб корпуса смог перейти из Иловайской на станцию Криничная, прежнюю стоянку штаба в феврале — апреле. За десять дней наступил перелом.

Кутепов почти каждый день был на передовой, вел себя как диктатор, не скрывая своей требовательности. Но он не сковывал инициативу подчиненных, не влезал в каждую мелочь, — он был мотором для пассивных, грозой — для нерадивых, вождем — для сильных духом.

С той стороны тоже искали, как быстрее перейти от партизанской вседозволенности к военной дисциплине, и там тоже выдвинулись командиры жесткого склада.

Диктатор Кутепов. Верно ли это? Наверное, да. Они все или почти все были диктаторами. После ужасающего развала, после предательства народом вековых ценностей религиозной и культурной жизни иного пути, кроме диктатуры, не существовало. На вопрос о диктаторстве и диктаторах, малосимпатичных с точки зрения либералов, которых было множество в тылу белой армии, ответила сама жизнь.

Сегодня, в дни нарождающейся новой смуты, все-таки трудно представить тогдашний пожар на юге России, широту народного движения всяких банд Маруси, Ангела, Иванько, разнузданность мятежей, растерянность обывателей. Украина горела небывалым пожарищем крестьянской войны. Там сгорали и красные, и белые.

Корпус Кутепова продвигался вперед, как римский легион среди полчищ варваров. Направление — на Харьков. Удар наносился в стык между 13-й и 14-й красными армиями. Штаб Кутепова уже перемещается в Бахмут. Комкор опередил директиву армейского штаба, отдал приказ наступать на Харьков.

В дневнике Ивана Бунина "Окаянные дни" есть выписка из большевистской газеты, относящаяся к этим событиям:

"16 июня.

Харьков пал под лавиной царского палача Деникина… Он двинул на Харьков орду золотопогонных и озверелых от пьянства гуннов. Дикая орда эта, подобно саранче, двигается по измученной стране, уничтожая все, что завоевано кровью лучших борцов за светлое будущее. Прислужники и холопы мировой своры империалистов несут трудовому народу виселицы, палачей, жандармов, каторжный труд, беспросветное рабство…"

Приведя это газетное сообщение, Бунин добавляет:

"Рад так, что мороз по голове…"

За пять недель Кутепов прошел от Иловайской до Харькова с боями триста верст.

Добровольцы после пятидневных боев заняли Харьков и прошли по улицам маршем. Их засыпали цветами, кто-то плакал, какие-то женщины становились на колени. После большевистской оккупации обыватели полюбили армию белых.

Вскоре после освобождения на пустыре возле пятиэтажного дома, где размещалась ЧК, был проведен другой, страшный парад: были вырыты трупы замученных и положены долгими рядами. У многих была содрана кожа с рук, палачи обваривали руки жертв кипятком и затем сдирали "перчатки" вместе с ногтями. Мимо тел часами шли женщины, искали отцов и мужей.

Кутепов не ездил туда, не смотрел на эти сотни убитых. Может быть, харьковчане имели право назвать его бесчувственным за то, что на собрании объединенных городских организаций он заговорил о солдатских сапогах и не проливал слез по убитым.

Он сказал, что армия без тыла обречена, сколько бы громких слов в ее адрес не произносили. Слов он уже наслышался.

— В эти дни, господа, я объезжал фронт и видел — идет в бой батальон. Идет хорошо, лихо развертывается, но он… босой. Сейчас на дворе лето, а как я буду посылать в бой зимою моих солдат? Вам, общественным силам, надо позаботиться о своей защитнице, Добровольческой армии.

Кутепову была обещана помощь, а горнопромышленники подарили командующему Добровольческой армией генералу Май-Маевскому эшелон с углем. На деле снабжение армии всегда было плохим. Многие солдаты, не дождавшись сапог или шинели, вынуждены были "самоснабжаться" за счет обывателей.