Какое значение могло иметь то, что я выполнял только «чистую» работу в секретной службе? В конце концов, она не была чистой, поскольку объективно помогала развязать ужасную войну и превратить Германию в кучу духовных и материальных обломков. Только случай помог мне избежать более глубокой и прямой связи с преступлениями СС.

Насколько велика моя вина перед отечеством и перед народами, пострадавшими от развязанной фашистами войны, ответственность, которую мне предстояло нести всю свою жизнь? Этот вопрос имел для меня, как и для многих других, особую остроту, поскольку я в начале сознательной политической жизни связал свою судьбу с запятнанной кровью нацистской системой и на первых порах искренне верил, что иду правильным путем, в интересах отечества.

Глубокое огорчение по поводу этой большой ошибки я уже пережил. Теперь нужно было преодолеть свое настроение и честным трудом подготовить почву для расцвета новой Германии, которая могла бы пользоваться уважением и доверием народов.

В мои неполные тридцать лет я для этого был, конечно, не так уж стар и чувствовал себя обязанным сделать это. Сначала мне следовало позаботиться о своей денацификации. И здесь оказалась полезной моя нидерландская аттестация. Кроме того, у меня имелась рекомендация английских учреждений, в которой говорилось, что я не военный преступник и что против моего использования в новой немецкой полиции нет возражений.

Для меня уже тогда была очевидна сомнительность практики денацификации, проводившейся западными оккупационными властями, что укрепило мою критическую позицию по отношению к их германской политике. Чем больше я знакомился с действиями западных оккупационных властей в области так называемого демократического перевоспитания немецкой нации, чем яснее мне становилось, что они никогда не стремились к подлинному искоренению всех реакционных, милитаристских и нацистских тенденций в общественно-политической жизни в оккупированной ими части Германии, тем сильнее росло во мне разочарование этой политикой.

Американцы и англичане, в отличие от Советского Союза, с самого начала исходили из принципа коллективной ответственности немцев за преступления нацистского режима. Не делая никакого различия между закоренелыми нацистами, носителями и фанатическими сторонниками человеконенавистнических идей Гитлера, виновниками жестоких массовых преступлений, и теми, кто только в силу обстоятельств оказался малой частичкой гигантской государственной машины «третьего рейха», они развернули в небывалых масштабах под флагом денацификации кампанию жестоких репрессий, направленную против почти всего немецкого народа. К 1 января 1947 года в американской оккупационной зоне акцией по заполнению анкет по денацификации оказались охвачены 11,6 млн человек. Понятно, что в таких условиях не могло быть и речи об установлении индивидуальной ответственности того или иного человека, они открывали возможность только для жестокости и произвола.

Я знал много случаев, когда американские (иногда также английские и французские) военнослужащие клеймили зажиточных немцев как нацистских преступников, чтобы получить предлог к конфискации их жилищ и состояния, которые затем они присваивали как «освободители». Многие мирные немецкие граждане, причисленные при таком поверхностном подходе «к нацистам и их сообщникам», стали беззащитными жертвами грабежей, насилий и убийств недисциплинированной солдатни. Меня особенно возмущало, что все это беззаконие не только не пресекалось, но фактически поощрялось военным командованием союзников в западных оккупационных зонах Германии. Что касалось наказания настоящих преступников, то здесь хваленое англосаксонское «чувство справедливости» проявляло себя иначе. С одной стороны, военные трибуналы союзников в западных оккупационных зонах выносили самые суровые приговоры по делам лиц, участие которых в нацистских преступлениях подтверждалось только косвенно или неполно. С другой — кровавые судьи, имевшие на совести тысячи человеческих жизней, не получали никакого наказания. Дело нацистского военного преступника Клауса Барбье, ставшего известным под прозвищем «мясник Лиона» и долгое время спасавшегося от справедливого наказания под защитой секретной службы США, является самым ярким тому примером. Многие из них поспешили предложить свои услуги новым хозяевам и ради личного блага готовы были отказаться от интересов своей страны, своего народа. Среди тех, кто вступил на путь прислужничества, находились и бывшие сотрудники РСХА, впоследствии занявшие руководящие посты в организации Гелена, а затем в БНД.

Как выяснилось позднее, некоторые из них установили тайные контакты с англо-американскими разведывательными службами сразу же после войны и являлись их платными агентами. Некоторые в результате так называемого «автоматического ареста» попали в лагеря для интернированных и там были завербованы. Уже при вступлении на германскую территорию американцы и англичане имели справочники об организации и персонале немецких учреждений, что давало им возможность быстро выискивать нужных людей. Так, западные союзники были отлично информированы о партийном центре НСДАП, о ведомствах РСХА и полиции по состоянию на зимние месяцы 1944/45 годов, о создании нелегальной сети нацистской партии и диверсионных групп «Вервольф». На основании приложенных к этим справочникам списков членов групп американцы и англичане провели многочисленные аресты с последующей вербовкой арестованных. Позже десятки из них были инфильтрированы американцами в организацию Гелена, в ведомство по охране конституции и органы вновь созданной западногерманской полиции. Это, конечно, не означало, что вся западногерманская разведывательная служба состояла только из беспринципных, продажных личностей. Среди старых, опытных сотрудников РСХА, искавших места в организации Гелена, были и субъективно честные, порядочные люди, так называемые «идеалисты», которые не олицетворяли собой нацистскую идеологию, а просто добросовестно, сидя за письменным столом, выполняли свой служебный долг, не преступая рамки действующих законов и не участвуя в кровавых акциях.

Однако многие из них не смогли разобраться в трудностях послевоенного периода в Германии и из ложно понимаемого чувства долга связали свою судьбу с защитой несправедливого дела. Благодаря моей уже приобретенной проницательности я смог избежать этого.

Все те, кто занял ключевые позиции во вновь создававшихся органах местного самоуправления, а позже в центральном экономическом и административном совете Бизонии, принадлежали к числу ставленников оккупационных учреждений. С помощью влиятельных зарубежных покровителей эти люди заложили прочный фундамент для своей последующей карьеры, которая привела их после образования западногерманского государства на высшие посты правительственных и партийных учреждений. Главными предпосылками для такого взлета являлись абсолютная лояльность по отношению к оккупационным властям, способность устанавливать и поддерживать нужные отношения и неразборчивость в выборе средств для достижения поставленных целей.

«Особые отношения» с англичанами и американцами, которые, как мне точно известно, установились еще во время войны, помогли сделать блестящую карьеру таким политикам, как основатель баварского ХСС Йозеф Мюллер (по кличке Оксензепп), председатель западногерманского бундестага шестидесятых годов Ойген Герстенмайер и влиятельный политик Якоб Кайзер, который в свое время возглавлял боннское министерство по общегерманским вопросам, где и мне довелось поработать.