Совсем не случайно первым канцлером ФРГ в 1949 году стал Конрад Аденауэр. Среди молодого поколения немцев едва ли известно, что Аденауэр был связан тесными деловыми и родственными узами с самыми влиятельными кругами как германского, так и американского капитала. К его наиболее могущественным покровителям в Германии принадлежали крупнейшие промышленники и банкиры, такие, например, как Абс, Пфердменгес и Цинсер, которые даже во время войны поддерживали самые лучшие отношения с американскими финансовыми группами Моргана и Рокфеллера. Вторая жена Аденауэра, Гусей, урожденная Цинсер, была родственницей супруги президента Всемирного банка Макклоя, который в 1949–1952 годах являлся верховным комиссаром США в ФРГ. Позднее он возглавлял «Чейз Манхэттен банк» и стал специальным советником президента США Кеннеди.

Многие видели и понимали двойную игру западных держав в денацификацию. Для коммунистов это было в любом случае ясным, в чем я мог неоднократно убедиться. Но и такие политики, как, например, первый министр ФРГ по делам семьи Франц Вюрмелинг из партии Центра, признавали это. Когда я однажды посетил Вюрмелинга, чтобы узнать, не найдет ли он для меня какого-нибудь места, и предъявил ему мое свидетельство о денацификации, он отрицательно покачал головой. «Знаете ли, свидетельство о денацификации, группа 5, доказывает только сообразительность владельца, который смог от нее ускользнуть». Министр был совершенно прав, для него подобное свидетельство ничего не значило, мне оно тоже приносило мало пользы, поскольку у меня не имелось решающих данных: я не принадлежал ни к католикам, ни к ХДС. В тогдашней Рейнской области это являлось непреодолимым препятствием.

Тем не менее я смог начать учебу в Боннском университете, записавшись на факультет государства и права в качестве вольного слушателя. Правда, я уже имел такое образование, но мне следовало сдать заново некоторые экзамены, поскольку нацистское право было выброшено в мусорную корзину.

Я надолго запомнил профессора Фризенхана по прозвищу Ядовитый Карлик, ставшего позднее членом федерального конституционного суда. Студенты его очень боялись, и тот, кто попадал к нему на экзамен, воспринимал это как жестокий удар судьбы.

Как все студенты, мы часто горячо спорили о политике, образуя отдельные группы в соответствии с нашими взглядами. Я причислял себя к тем, кто честно желал извлечь уроки из горького прошлого. К кругу моих друзей принадлежали, например, юрист Хайнц Энгельберт, ныне профессор Университета им. Гумбольдта в Берлине, и Карл-Гюнтер Бенингер, сейчас профессор государственного права в Университете им. Карла Маркса в Лейпциге.

Кроме материальной заинтересованности я преследовал совершенно сознательно еще одну цель, а именно познакомиться как можно с большим количеством людей, которые позднее могли бы быть мне в той или иной форме полезны. С этой же целью я занялся журналистикой, что и с материальной точки зрения надежнее, здесь заработок прямо зависел от проделанной работы.

Конечно, я внимательно следил за ходом событий того времени. Переход Запада к политике «холодной войны» против Советского Союза, который произошел к середине 1947 года, нельзя было не заметить. Под этим углом зрения значение Германии в глазах западных политических и военных деятелей значительно возросло. По их оценке, западная часть страны, находившаяся под их контролем, превратилась в главную базу для подготовки новой мировой войны. Все отчетливее становился курс на подрыв Потсдамских соглашений, на развал системы четырехстороннего контроля над Германией, на ускоренное восстановление военно-экономического потенциала западных оккупационных зон, на включение Западной Германии в процесс экономической и военной интеграции Западной Европы и в конечном счете в военные блоки Запада. «Времена Ялты миновали, — писала американская газета „Нью-Йорк геральд трибюн“ 20 декабря 1947 года. — Раздел Германии развязывает нам руки и дает возможность включить Западную Германию в систему государств Запада».

Частые поездки по всем четырем оккупационным зонам дали мне возможность установить многочисленные контакты во всех политических блоках и кругах. В результате я стал участником многих событий. Я хотел бы здесь упомянуть некоторых из тех людей, кого узнал довольно близко или с кем встречался в то время. Нужно сказать, что они хотя и в разном плане, и с различной степенью воздействия, но все же повлияли на дальнейшее формирование моего политического мировоззрения.

Я был свидетелем дебатов в парламентском совете по конституции, самого принятия конституции, а также выборов первого президента ФРГ Теодора Хейса. На память о приеме по случаю этого события каждый приглашенный получал хрустальный бокал с выгравированной датой, который хранится у меня и поныне.

Я хорошо помню коммунистов Макса Реймана и особенно Хайнца Реннера, который тогда был министром путей сообщения земли Северный Рейн — Вестфалия. Его остроумия, его моментальной реакции многие опасались, но в то же время и восхищались этими его качествами. Сам Аденауэр улыбался, когда Реннер в пылу полемики высказывал свои оригинальные формулировки. Я встречался также с такими личностями, как Курт Шумахер, Фриц Олленхауэр, Томас Делер и другие.

В ходе откровенных бесед с представителями самых различных политических течений и групп я пришел к убеждению, что курс западных держав на раскол Германии и образование сепаратного западногерманского государства как составной части политической и милитаристской системы Запада находил поддержку у весьма влиятельных сил в самой Западной Германии. Известно, например, что Аденауэр был представителем сепаратистских тенденций, характерных для католических кругов на Рейне. Я слышал от близких ему лиц, что «старик» часто заявлял, еще будучи обер-бургомистром Кёльна, будто бы для него «Германия кончается на Эльбе, а дальше начинается Азия». Во взглядах Аденауэра еще задолго до образования ФРГ проявлялись аннексионистские элементы будущей «германской политики». По отношению к советской зоне оккупации эти элементы были ясно видны с самого начала, и они имели опасные последствия для происходящего там процесса антифашистского, демократического развития. Отсюда берет свои корни «претензия на единоличное представительство»[16]. Эта политика означала превращение областей к востоку от Эльбы и Верры с их 18 млн жителей в главный испытательный полигон политики «холодной войны». Она, эта политика, развивалась в точном соответствии с линией, провозглашенной в 1946 году Черчиллем в его речах в США и Европе, где он выступал за создание антисоветского блока. В таком же духе высказался 17 января 1947 года Джон Фостер Даллес, государственный секретарь США при президенте Эйзенхауэре. С провозглашением 12 марта 1947 года «доктрины Трумэна» западные державы окончательно взяли курс и на проведение антигерманской политики.

Кстати, я тогда часто встречался с Конрадом Аденауэром. Мы оба жили в Рендорфе и иногда шли по утрам вместе — я в университет, а он на работу. Его машина ждала на дороге, так как к вилле подъезда не было. Иногда я рассказывал ему о своих впечатлениях от дебатов в парламентском совете. Моя позиция, по-видимому, понравилась ему, потому что однажды он мне сказал: «Молодые люди вашего склада в нынешнее время особенно нужны». Он и не подозревал, насколько был прав, если даже учитывать, что мы исходили из совершенно разных позиций и оценок. Аналогичные взглядам Аденауэра мысли, полностью игнорировавшие национальные интересы немцев и их стремление к восстановлению государственной целостности Германии, высказывали и многие другие политики ФРГ, что не помешало им присвоить себе право выступать «от имени всего немецкого народа». Раскол Германии удовлетворял также владельцев ведущих концернов, крупных торговцев и банкиров, которые ожидали от тесного сотрудничества с западными монополиями бурного роста своих прибылей.