При участии ВОП и прилежащего ядра мы усваиваем сложившиеся нормы и правила, но что происходит, когда нормы, на которые мы ориентируемся, начинают меняться? Система вознаграждения подает сигнал об ошибке прогнозирования нормы и мы корректируем свои поступки? В следующей главе мы рассмотрим данные, позволяющие предположить, что наш мозг использует ошибку предсказания нормы для перестройки усвоенных норм.

Мы сплавлялись по реке Ферт на дальнем севере Юкона. В состав участников нашей двухнедельной экспедиции входили восемь студентов Калифорнийского университета в Сан-Диего, двое профессиональных инструкторов и я. На сплав в канадской тайге студенты попали впервые, в водном походе они были совершенно зелеными новичками. Когда мы подошли к каньону с порогами четвертой категории, было решено, что не будем затаскивать три тяжелых надувных плота и все снаряжение на скалы, а потом спускать обратно, а просто вылезем на берег и проведем плоты на тросе до спокойной воды. Вести плот на тросе — это примерно как вести собаку на длинном поводке, и чем яростнее бурлит порог, тем сложнее задача.

Переправа требовала слаженной работы всей группы. Рассредоточившись на краю каньона, мы взяли в руки тросы, привязанные к носу и корме каждого из оставшихся в реке плотов. Процесс выглядел так: пара участников осторожно проходит свой отрезок вниз по течению, передает трос следующим и возвращается на прежнее место, чтобы принять веревку от идущих за ними. Учитывая крутизну каньона и бурное течение, рисковали мы все три часа этой переправы довольно ощутимо. Случись что, мы могли, если повезет, связаться с внешним миром по рации, но, по большому счету, мы находились там одни. Упустим плот — потеряем еду и снаряжение. Поэтому все должны были действовать четко и аккуратно, чтобы не подвергать опасности себя и других.

По окончании похода каждый из студентов написал, что из пережитого кажется ему наиболее ценным. Как оказалось, ни возможность подкрасться ползком к стаду овцебыков, ни прогулка по леднику не шли ни в какое сравнение с переправой плотов. Я-то предполагала, что студенты воспримут переправу как изматывающий изнурительный труд. Я ошибалась. Этот день запомнился им тем, что сплотил всех и дал возможность гордиться собой. Они прочувствовали, что такое единение и чувство локтя. После переправы в группе резко прибавилось смеха и веселья, все стали немного ближе друг другу.

Если посмотреть на все это через призму происходящего в мозге, мы увидим, что сотрудничество с товарищами перед лицом ощутимой опасности было вознаграждено. Нейроны ВОП в мозге студентов почти наверняка посылали своим адресатам в прилежащем ядре много дофамина, и эндогенных каннабиноидов было предостаточно. Это, разумеется, не считая прочих событий на нейронном уровне. Стоит отметить, что на протяжении оставшейся части похода дружба между студентами только крепла и радости прибавлялось.

Схожим воздействием обладает игра. Она укрепляет социальные связи, а умение достойно выигрывать и проигрывать формирует модель поведения, которая пригождается в более серьезных социальных ситуациях. Сотрудничество в игре учит нас тому, что «вместе мы сила» и многого можно добиться лишь сообща. В игре познается несправедливость и вырабатываются способы справляться с ней. Желание покомандовать осуждается, негласное лидерство поощряется. Часть реакций одобряется, другая часть нет. И все это время как в подкорковых структурах, так и в неокортексе система обучения с подкреплением меняет связи в мозге, а с ними — его предпочтения, предубеждения, шаблоны, модели и ожидания.

Процесс социального научения у человека во многом состоит из наблюдения, подражания и попыток применения усвоенного на практике. Детей на свадьбе, как правило, почти не приходится уговаривать потанцевать вместе со всеми — они понаблюдают в сторонке минуту-другую, а потом выходят и танцуют, поначалу робко, потом все увереннее. Обычно дети пристально следят за окружающими и активно перенимают разные модели поведения: доброту, щедрость, теплоту, дружелюбие и их противоположности. Дети подражают в своих реакциях тому, что видят в семье, среди родных и друзей. Когда социальная ситуация представляется особенно некрасивой, ребенка вразумляет объяснение, почему мы не помогаем тому, кто заварил эту кашу. Нередко подобные объяснения ребенок получает, прислушиваясь к взрослым разговорам. Подслушивание дает ему сведения, которые у него зачастую просто нет возможности получить напрямую, часто взрослые это понимают, но не придают значения.

И подражание, и сотрудничество вызывают удовлетворение. Когда соседи приходят подоить коров фермера, слегшего с гриппом, дети наблюдают и тоже начинают помогать. Они проникаются чувством общности, возникающим в совместной работе, и, не дожидаясь просьб, наполняют кормушки сеном, наливают воду в поилки и крутят сепаратор[133]. Система вознаграждения работает как надо[134].

Люди — безусловно талантливые подражатели, а вот насколько развиты способности к подражанию у других животных помимо человека, вопрос до сих пор открытый. Известно, что у многих видов птиц молодые самцы учатся петь, копируя трели, издаваемые отцом, и нейронные механизмы этого процесса хорошо изучены. Обезьян капуцинов отличают как активная социальная жизнь, так и склонность к подражанию. Многими делами, в том числе добычей корма, они занимаются сообща, объединяясь во временные группировки, и в общении придерживаются усвоенных ритуалов[135]. Поразительными способностями к подражанию, как все мы знаем, обладают попугаи, виртуозно имитирующие и человеческую речь, и голоса животных: волков, кошек, свиней. Им ничего не стоит посвистеть собаке, рыгнуть, закашляться или чихнуть[136]. Джейн Гудолл с коллегами записывала на видео молодых шимпанзе, которые, подражая матери, учились раскалывать крупный плод: сначала они наблюдают, затем пробуют сами, учитывают ошибки и постепенно совершенствуются.