— Хорошо, — сказала она. — Я сделаю так, как вы хотите.

Питер Макдермотт все еще раздумывал об этой встрече, когда спустя несколько минут вернулся к себе в кабинет. Все-таки удивительно, что такая молоденькая девушка, родившаяся с длинным перечнем преимуществ, которые на золотом блюде преподнесла ей судьба, — была столь одинокой и заброшенной.

Даже при том, что отец ее находится за границей, а мать бросила семью — Питер слышал о многократных браках бывшей миссис Прейскотт, — неужели нельзя обеспечить безопасность и благополучие девушки. «Если бы я был ее отцом, — подумал Питер, — или братом…»

Ход его мыслей оборвала Флора Йетс, некрасивая, веснушчатая женщина, работавшая у него секретаршей. В пухлых коротких пальцах, с такой скоростью бегавших по клавишам пишущей машинки, что за ней никто не мог угнаться, Флора держала несколько листков, на которых было записано, кто звонил ему по телефону.

— Есть что-нибудь срочное? — спросил Питер, кивнув головой на бумаги.

— Более или менее. Но все это может подождать до второй половины дня.

— Хорошо, пусть ждет. Я просил кассира прислать мне счет по номеру тысяча сто двадцать шесть — двадцать семь. На имя Стэнли Диксона.

— Вот он. — Флора вытянула папку из стопки, лежавшей на столе Питера. — К нему приложена смета из столярной мастерской с указанием стоимости ремонта поврежденной мебели. Я сколола оба счета вместе.

Питер просмотрел документы. Счет за номер вместе с оплатой буфета составлял семьдесят пять долларов. В смете столяра стояла сумма в сто десять долларов.

— Узнайте номер телефона по этому адресу, — распорядился Питер, указывая на счет. — Скорей всего, он зарегистрирован на имя отца.

На столе лежала сложенная газета — он до сих пор никак не мог выбрать время, чтобы ее просмотреть. Это был утренний выпуск «Таймс-Пикайюн». Пока Флора выполняла его поручение, он раскрыл газету — в глаза бросился заголовок, набранный жирным шрифтом. Произошедший накануне несчастный случай обернулся двойной трагедией: рано утром в больнице умерла мать ребенка, которого задавило машиной. Питер быстро пробежал отчет: в нем сообщались подробности того, что рассказал полицейский, когда остановил их с Кристиной на дороге. «Пока, — говорилось в отчете, — ни о машине, ни о том, кто сидел за рулем, ничего выяснить не удалось. Однако полиция склонна верить показаниям одного из прохожих, пожелавшего остаться неизвестным, который заявил, что заметил „низкую черную машину, мчавшуюся на большой скорости“, через несколько секунд после несчастного случая».

Полиция города и штата, добавляла «Таймс-Пикайюн», объявила по всему штату розыск поврежденного автомобиля, отвечающего описанию.

Интересно, читала ли Кристина это сообщение, подумал Питер. У него было такое чувство, словно несчастный случай имел к ним отношение, поскольку оба они, хоть и недолго, но все же были на месте происшествия.

Вошла Флора с номером телефона, и мысли Питера вернулись к более неотложным делам.

Он отбросил газету и по городскому телефону набрал указанный номер.

Низкий мужской голос ответил:

— Особняк Диксонов.

— Я хотел бы поговорить с мистером Стэнли Диксоном. Он дома?

— Разрешите осведомиться, сэр, кто его просит?

Питер назвал свое имя и добавил:

— Из отеля «Сент-Грегори».

Наступило молчание; послышались удаляющиеся неторопливые шаги, затем те же шаги вернулись.

— Извините, сэр. Мистер Диксон-младший не может подойти к телефону.

Питер не стал сдерживаться.

— Тогда передайте ему вот что: если он не соизволит подойти к телефону, я немедленно позвоню его отцу.

— Наверно, так оно будет…

— Пойдите и передайте ему то, что слышали.

Питер чувствовал, что слуга колеблется. Потом до него донеслось:

— Слушаюсь, сэр. — И шаги снова удалились.

Наконец раздался щелчок, и сердитый голос произнес:

— Стэнли Диксон у телефона. В чем дело?

— Дело в вашем поведении прошлой ночью, — резко ответил Питер. — Вас удивляет мой звонок?

— Кто вы такой?

Питер снова назвал себя и сказал:

— Я уже беседовал с мисс Прейскотт. А теперь хотел бы побеседовать с вами.

— Вы уже беседуете со мной, — огрызнулся Диксон. — Что вам еще надо?

— Я хочу говорить с вами не по телефону, а в отеле, в моем кабинете. — Юнец что-то буркнул, но Питер пропустил это мимо ушей. — Так я жду вас завтра в четыре, вместе с остальными тремя. Прихватите и их с собой.

Реакция была быстрой и бурной:

— Черта с два я это сделаю! Кто бы ты там ни был, приятель, ты всего лишь гостиничный холуй, а холуи мне пока еще не приказывали. Да и вообще я бы на твоем месте поостерегся, потому как мой старик лично знаком с Уорреном Трентом.

— К вашему сведению, я уже доложил о случившемся мистеру Тренту. Он предоставил мне полную свободу действий, равно как и решение вопроса о том, надо ли возбуждать против вас уголовное дело. Хорошо, теперь я передам ему, что вы предпочитаете втянуть в это дело вашего отца. Так на этом и порешим.

— Подождите! — Слышно было, как Стэнли тяжело задышал, потом сказал уже менее враждебно: — Завтра в четыре у меня занятия.

— Придется пропустить, — сказал Питер, — и тем троим тоже. Мой кабинет — на бельэтаже. И запомните: ровно в четыре.

Положив трубку, Питер поймал себя на мысли о том, что с нетерпением ждет этой встречи.

8

Возле кровати герцогини Кройдонской валялись разрозненные страницы утренней газеты. Она уже внимательно прочитала почти все и теперь лежала, откинувшись на подушки. Мысль ее работала напряженно: герцогиня понимала, что сейчас, как никогда, ей нужна вся ее воля и находчивость.

На столике рядом с кроватью стоял поднос с завтраком, — герцогиня уже поела и отодвинула его в сторону. Даже в самые тяжелые минуты она не страдала отсутствием аппетита. Это была привычка, приобретенная еще в детстве в родовом замке, бывшем аббатстве Фоллингбрук, где завтрак всегда состоял из нескольких блюд, ибо после галопа по окрестностям хотелось плотно поесть.

Герцог один позавтракал в гостиной и несколько минут назад вернулся в спальню. Как только принесли газету, он тотчас с жадностью набросился на нее. И сейчас, в красном халате, надетом поверх пижамы, нервно ходил по комнате, время от времени ероша и без того растрепанные волосы.

— Ради бога, перестаньте ходить! — Голос его жены звенел от напряжения. — Я не могу думать, когда вы топаете тут, как жеребец на ипподроме в Эскоте.

Герцог повернулся к жене — лицо его, освещенное ярким утренним солнцем, вдруг постаревшее, выражало отчаяние.