В.: Как получилось, что вы стали принимать наркотики?

О.: Зависимость — это болезнь непосредственного контакта. Я общался с зависимыми, и, поскольку морфий был для меня тогда доступен, я сам стал время от времени его принимать. Так и подсел.

В.: Помогли ли кому-нибудь соскочить традиционные методы лечения? Вы сами ими пользовались?

О.: Мало кому из наркоманов помогли традиционные методы соскока. Физиологическая потребность в наркотике остается в теле как головка цепня. Я сам все перепробовал: медленный отказ, быстрый отказ от наркотика, лечение сном, кортизоном, антигистаминами. Ничего не помогло.

В.: Чем для вас стало открытие апоморфина?

О.: Это поворотный пункт между жизнью и смертью. Без апоморфина я бы не излечился. Не написал бы «Голый завтрак».

АНТИДЖАНК

Наркотическая зависимость — это болезнь, и полиции она касается не более чем туберкулез или отравление радием. Американский департамент по борьбе с наркотиками существует только за счет отношения к наркомании как к преступлению и настаивает на наказании зависимых, а не на лечении. Нам говорят: законы против наркотиков должны отражать общественное неприятие наркомании, то есть провоцировать его. Недавно власти попытались организовать лечебницу в Хобокене, но местные жители забросали центр камнями, крича: «Вы обкололись?», «Свою иглу принесли?», «Не надо нам здесь преступников и преступниц!»

Когда в 1920-х я учился в средней школе, никаких других наркотиков, кроме алкоголя, не знали. В 1940-х я пристрастился к героину, но наркомании среди подростков тогда не существовало. Сегодня растущее число наркоманов среди молодежи привело к ужесточению мер контроля, что, в свою очередь, дало плачевные результаты.

Зависимость — это болезнь прямого контакта. Строгие меры Американского департамента по борьбе с наркотиками, громогласные заявления о том, что наркомания — дело полиции, не медиков, только помогли заразе распространиться среди молодых людей.

В 1920-30-х героин доставался легче. Продавали его толкачи, большую часть их клиентуры составляли кидалы, воры, сутенеры и шлюхи — дно общества. Это был мир ветхих улочек и меблированных комнатушек, от которого ученики средних школ оставались невероятно далеки. Морфий несложно было купить по рецепту, и многие мошенники этим пользовались. Но когда Американский департамент по борьбе с наркотиками яростно принялся арестовывать в массовом порядке и осуждать на непропорционально долгие сроки всех, кто хранил наркотики, многие старые наркоманы и толкачи попали в каталажку… А некоторые просто с отвращением вышли из игры; даже мафия сообразила, что есть более легкие пути делать деньги.

В результате выросло новое поколение толкачей и потребителей, обратившее взор на молодежь. Подобное развитие событий легко предугадал бы любой здравомыслящий человек. Намеренно ли Американский департамент по борьбе с наркотиками заразил наркозависимостью молодежь? Вопрос о том, преднамеренны ли действия агентов, интересен также, как и то, сколько ангелов танцует на конце иглы. По плодам их узнаете их, а плоды Американского департамента по борьбе с наркотиками страшны.

Можно было бы по-английски изолировать наркоманию от здорового общества. В Англии доктор выписывает наркоману любое количество героина, но не раньше, чем убеждается, что перед ним действительно наркозависимый пациент. А раз героин продается по аптечной цене, то зависимый не пойдет на черный рынок. Хотя может продать пару доз за границу, например, в США. Недавно давление от американских источников легло и на плечи Англии; поговаривают, мол, систему надо менять. Английские доктора изменениям противятся, ведь тогда полиция станет диктовать список разрешенных и запрещенных к продаже препаратов.

Подобное право — это кровный интерес Американского департамента по борьбе с наркотиками. Врач может потерять лицензию, если начнет выдавать рецепты наркозависимым. Под предлогом поиска наркотиков полиция может обыскивать любого человека, любое здание и помещение в нем. Департамент постоянно пропихивает все более строгие законы и меры пресечения; многие из насильственно принятых законов очень опасны для нашей так называемой свободы. В Луизиане и Калифорнии быть наркоманом — преступление. Арест за употребление, не считая наказания за прочие доказанные злодеяния, создает прецедент, после которого диктату ничего не стоит распространиться и на прочие категории «преступников», включая недовольных существующей политикой государства. Определить оппозицию как правонарушителей — простой и легкий путь, так фашисты захватывают власть и становятся большинством.

В декабре 1964-го я вернулся в Штаты, и меня три часа продержали на таможне, пока агенты из отдела по борьбе с наркотиками читали мои дневники, заметки и письма. Не обнаружив наркотиков, они заявили, якобы я должен уплатить штраф и сесть в тюрьму, из-за того, что не встал на учет в их департаменте при отбытии из страны, а по возвращении не поставил в известность офицеров таможни о своем прошлом наркомана. Закон же требует постановки на учет только тех наркоманов, которые осуждены федеральными, городскими властями или властями штата за нарушение закона Гаррисона о наркотиках или закона о марихуане 1937 года. Меня в США арестовывали дважды — семнадцать и двадцать лет назад — и ни разу не осудили. В любом случае закон делает преступника из того, кто однажды попался на употреблении.

Что же предлагает лечебный центр в Лексингтоне, штат Кентукки? Десятидневный курс с отказом от наркотика, на метадоне, который ведет к стопроцентному рецидиву при первой же возможности — это признают сами доктора. Глава исследовательского отдела Лексингтонского центра — доктор Избелл. Доктор Дент, основатель Английского общества по исследованию природы зависимости, так и не сумел заинтересовать его в лечении апоморфином, посредством которого сам вот уже сорок лет успешно избавляет людей от зависимости. Доктор Избелл разговаривал с пациентами доктора Дента, после чего высказал Денту мнение: апоморфин «слишком опасен». Для кого?! В самом Лексингтоне пытаются выяснить, возникает ли зависимость у собак, которым удалили кору головного мозга! Да, доктор, возникает, спросили бы раньше — я бы сказал, и не пришлось бы животных мучить.

Лечение в Лексингтоне теперь составляет шесть месяцев заключения плюс начальный десятидневный курс на заменителе наркотика. Главы министерства здравоохранения утверждают, что увеличение срока содержания наркомана в клинике необходимо, так как наркозависимый «не желает» лечиться. Ну конечно, он не «хочет» лечиться, ведь наркотик захватывает именно центр «хотения» в мозгу. Но стоит начать лечение апоморфином, как потребность в морфии пропадет, и пациент «захочет» лечиться, «захочет» воздерживаться от наркотиков. Лечение апоморфином длится от восьми до десяти дней, по истечении которых бывший наркоман может противостоять рецидиву, поскольку препарат активировал у него в мозгу центр сопротивляемости.

Если уж официальные агентства, откровенно говоря, не сумели решить проблему, то неофициальные справились немногим лучше. Недавно, как грибы после дождя, повылазили лечебные центры, где лечат молитвой. Вдохновительный и квазирелигиозный подход к лечению метаболического недуга столь же логичен, как молитва против малярии. С недавнего времени врачам разрешили прописывать наркозависимым метадон в качестве противоядия от героина. Метадон убивает тягу к героину, но в течение последующих пяти лет наркоман лелеет надежду снизить дозу метадона — опиата, который сильней морфия и точно так же вызывает привыкание. Утверждение, будто человек излечивается от героиновой зависимости при помощи метадона, равнозначно заявлению, что человек избавляется от тяги к виски, перейдя на джин. Доза метадона действует сильней, чем то же количество разбодяженного героина.