– Доблестин, а ты что, по-русски понимаешь?

– И по-сербски тоже – отец обучил. У нас способности к языкам, за короткое время осваиваем. А отца помотало по разным странам, видал всякие виды. Я с детства в лавке при папе торчал. Торговля то есть, то нету, свободного времени у него много было, он меня кое-чему и выучил.

– А про вампиров отец тебе говорил?

– Это для него была очень болезненная тема, и говорить об этом он не любил. Один раз только расчувствовался на меня глядя, я уж очень на маму похож уродился, а он ее сильно любил и тосковал по ней ужасно, и говорит:

Только тебе одному, Доблик, скажу: перешел я дорогу вампирам, и они теперь всем своим поганым племенем за мной охотятся. Потому и из села стараюсь не высовываться – мне еще тебя вырастить надо. Ты будь настороже: если вдруг умру внезапно, проверь, нет ли на шее следов укуса. Если есть, без моего кинжала из дома не выходи!

Поэтому, как только он умер, я первым делом его шею осмотрел – ничего! Ну и успокоился. А руки-то и не поглядел, молодой щенок, не догадался. Другое дело ты, болярин, правильно тебя Ваня мастером зовет, вот уж голова так голова! Посидел, подумал, все, что надо увидел и убийц сходу нашел! Вот потому ты и болярин, а я просто лавочник.

– Мне высшие силы помогли, – потупился я, понимая, что без инопланетного разума тоже бы далеко не ушел. Чтобы скрыть смущение, спросил:

– А на кого Веселин похож?

– Да черт его знает! Ни на мать, ни на отца он внешне, а может и внутренне, никогда не походил. Папа говорил о нем – ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. А как-то, пьяненький, сболтнул: ну весь в того жулика выкатил! Кого он имел в виду, я понятия не имею. Трезвый он отказался от своих слов – мало ли чего по пьянке сболтнешь, но как говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А родился Веселин через три месяца после их с мамой свадьбы…

Ладно, хватит болтать, пора и делом заняться.

– Расскажи-ка мне, Тодорка, как ты змею ловила и для чего.

– Не знаю я ни про какую змею!

Я вздохнул – действительно девица ушла в несознанку, как Полярник и предупреждал. Видимо, явка с повинной в средние века популярной не была. Что ж, попробуем иначе.

– Забавно будет послушать, как ты под пытками запоешь и про виды змей в здешних местах, и как ты ловила особо ядовитую особь для убийства свекра, и как ты местный народ своими травками моришь, и многое, многое другое, о чем никто никогда не знал и не ведал.

Заранее тебе расскажу, какие пытки у болярина Асена применяются, чтобы ты заранее оценила, долго ли твое крепкое тело вытерпит, а твой боевой дух продержится.

И я начал живописное изложение того, как рвут ногти, долго жгут каленым железом особо нежные места, плющат в тисках пальцы и прочее, прочее, прочее. Особо яркие описания я дополнял показом в лицах в своем исполнении. Когда-то я читал все эти вещи, и они насмерть врезались в мою память.

Боевой дух продержался недолго, и через пять минут преступница рыдала в три ручья. Но говорить, точнее кричать, первым начал Веселин.

– Болярин, ее нельзя пытать! Она под сердцем ребенка моего носит! Со мной что хошь делай, а ее не трожь!

Я поглядел в низ живота Тодорки своим магическим зрением волхва и убедился – Веселин не врет. Маленький красный огонечек бойко сиял в нужном месте. Это меняло дело. Старший брат женился на бедной, видимо, по сильной любви и теперь готов принести любые жертвы, лишь бы явно виноватую, но такую любимую жену не трогали.

Да и пугать беременную женщину нельзя – вдруг у нее от этих моих неловких действий выкидыш случится. А я всегда стоял и буду стоять за охрану материнства и детства! И очень деток люблю…

В общем, идут они, эти доморощенные сельские убийцы, оба лесом, не стану я их трогать: ее из-за беременности, а его за любовь и проявленное мужество.

Я опять вздохнул, и только хотел объявить амнистию, как девушку пробило, и полились речи, прерываемые только частым всхлипыванием.

– Я… гадюку ловила… чтобы яду взять…, а не… для убийства. Яд обычной…, сильно жжет…, люди жалуются, так я решила носатую… взять, она менее ядовитая, подумала, что лучше в мазь пойдет, помягче будет. Подождала, пока из норы не змей, а змеюка выползет – у нее яду побольше, ухватила ее, и в мешок.

Тодорка увлеклась, рассказывая о любимом деле, и вслипывания быстро сошли на нет.

– А муж велел ее отцу на грудь кинуть. Стала объяснять ему, что укус носатой не смертелен, а он сказал: старик змей боится, с перепугу помрет. Я отказывалась два дня, а тут свекор за ужином этот разговор и затеял. Он и до этого частенько говорил, что лавку с товаром и дом Доблестину завещает, а тут чего-то так обозлил, что прямо мочи нет!

Гормональные приливы и приступы необузданной, а главное не очень мотивированной злобы у беременных бывают, подумалось мне. Старик, по сути, сам нарвался. А Веселин, сын неизвестного молодца, видимо, официального родителя за отца и не считал, и не любил. Вот из всего этого варева и родилось убийство в чинном и зажиточном семействе болгарской глубинки. Однако я отвлекся, а ведь женщина все это время говорит.

– Он, как услыхал эти речи, – о муже видно толкует, понял я, – на меня выразительно так взглянул, мол, видала? – и я больше противиться не могла. Вышла, уже ни о чем не думая, вслед за Абеном, дошла к нам в комнату, взяла мешок, развязала его. Змея шипит, наружу рвется, злобы и яда, видать, накопила немало, я ее и понесла.

Зашла и вытряхнула гадюку прямо на грудь старику, а он и испугался. Змея бы уползла, или я ее назад сунула – успела уже раскаяться в своем поступке, но Абен рукой ее схватил, чтобы на пол скинуть, тут-то она его и укусила. В этот момент он и закричал диким голосом. Вот и все. Теперь можешь убивать нас обоих, только не пытай.

Вот оно что! Оказывается, Веселин только делает вид, что он тут ни при чем, а сам и есть главный организатор убийства отца. На всякий случай перевел эти речи