пас.

Неважно, как нас оценят.

Важней — чем вспомянут нас.

«У нас в России власть не любят…»

У нас в России власть не любят.

Быть может, не за что любить.

Но лишь от власти той пригубят —

И всё готовы ей простить.

«Мы должны, наверно, быть терпимей…»

Мы должны, наверно, быть терпимей

Ко всему, что окружает нас.

Наша память, словно мудрый Пимен,

Жизнь свою опишет без прикрас.

«Не уходи из этих встреч…»

Не уходи из этих встреч —

Из счастья и забот.

Уж если нам их не беречь,

То кто их сбережет?

«Нас разлучило с мамой утро…»

Нас разлучило с мамой утро…

Ее я обнял у дверей.

Взрослея, все мы почему-то

Стыдимся нежности своей.

«Погибшие святые имена …»

Погибшие святые имена

К нам возвращаются из тьмы.

Как поднимают корабли со дна,

Так с именами поднимались мы.

«Страна моя вроде общаги…»

Страна моя вроде общаги,

Где правит чудовищный быт.

Но весело подняты флаги

Над миром невзгод и обид.

«Богачам у нас теперь почет…»

Богачам у нас теперь почет.

Нет авторитета выше денег.

Жизнь «крутых» размеренно течет —

Без стыда, без боли и сомнений.

Под рукой счета, престижные посты.

Визы в паспортах — на всякий случай.

Кажется им с этой высоты

Вся Россия муравьиной кучей.

«Мне предки не оставили в наследство…»

Мне предки не оставили в наследство —

Спасибо им! — ни зависти, ни зла.

А ты себе вновь не находишь места,

Поскольку слава в чей-то дом зашла.

И с этим вряд ли что поделаешь:

Характер, гены… Жизнь среди обид.

И называй ее хоть трижды «белою»,

Но зависть снова душу очернит.

«Деревья умирают раз в году…»

Деревья умирают раз в году,

Чтобы весною заново воскреснуть,

Я улицей березовой иду,

Как среди белых памятников лесу.

«Мы пришли в этот мир…»

Мы пришли в этот мир

На короткое время.

По сравнению с вечностью —

Просто на миг.

Чья-то жизнь знала песню,

Атаку и стремя.

Против славы ее

Нет у смерти улик.

1959–2002

Дерево

Я подумал — стать бы деревом,

Чтобы весь свой долгий срок

Не жалеть о всем содеянном

И о том, чего не смог.

Не страдая, не завидуя,

Позабыв друзей своих,

Молча встану над обидами

И над радостями их.

Не грустя о днях потерянных,

Буду ждать иной судьбы…

Почему не стать мне деревом,

Коль у нас в чести дубы?

1964

«На скалах растут оливы…»

Ане

На скалах растут оливы.

На камне цветут цветы.

Живут средь камней олимы[1],

Как рядом со мною — ты.

Я твой нареченный камень.

Крутой и надежный грунт.

Попробуй меня руками,

Почувствуешь, как я груб.

Но весь я пророс цветами.

И нежностью их пророс.

Со мной тебе легче станет

В минуты ветров и гроз.

Я твой нареченный камень,

Согретый огнем любви.

Когда же мы в бездну канем,

Ты вновь меня позови.

1998, Иерусалим

Памяти сына

«Остались фотографии, кассета…»

Остались фотографии, кассета.

Два-три письма… И больше ничего.

Последний день безжалостного лета.

Стою у гроба сына своего.

Смотрю сквозь слезы.

Не могу смириться,

Что это правда, а не страшный сон.

Ему хватило мужества решиться

Уйти,

Когда он был так искренне влюблен.

И не простив, и не успев проститься,

Из жизни, как из дома, вышел он.

И кажется — его душа, как птица,

Влетает тихо в колокольный звон.

«Что же ты, сын, наделал!..»

Что же ты, сын, наделал!

Что же ты натворил…

Ангел твой, будто демон,

Даже не поднял крыл.

Даже не попытался

Предотвратить беду.

Где он там прохлаждался

В райском своем саду?!

Господи, Ты прости мне

Горькую эту речь.

Что ж не помог Ты Диме

 Жизнь свою уберечь?

Чем я Тебя прогневал,

Если в потоке зла

Эта немилость Неба

Душу мою сожгла.

«Днем и ночью я тебя зову…»

Днем и ночью я тебя зову.

Суеверно думаю о встрече.

Я не знаю, для чего живу,

Если жизнь порой заполнить нечем.

Всё я жду, что ты приснишься мне.

Скажешь то, что не успел при жизни.

И, быть может, только в горьком сне

Я пойму нелепость этой тризны.

«Прости меня, что в тот безумный миг …»

Прости меня, что в тот безумный миг

Я не был рядом, не вмешался круто.

И с ночи той мой запоздалый крик

Во мне