— Уже показала. — Огрызнулся Николай.

— Что показала?

— Коньяк опять противно ударил в голову и смешал мысли. Все вновь начало кружиться перед глазами. Николая тяжело оглядел компанию::

— Да то, что не повезло мне с попутчиками. Думал, стоящие ребята попадутся, а оказалась вшивота!

— Почему ты нас всё время оскорбляешь? — Вдруг, с вызовом бросила из своего угла Алла. — Кто тебе дал это право? Кто дал тебе право нас судить? Ты кто такой вообще? Сидел с нами за одним столом, ел, пил, а теперь вдруг в судьи полез.

— А что, разве вы хорошие? — Пытаясь смотреть ей прямо в глаза, сказал Николай. — Вот ты своего мужа за дурака держишь. Но живёшь в его квартире, помыкаешь им как хочешь. Честная, да? А чего же ты с другим мужиком в отпуск катаешься, честная? Любишь его? Так уйди к нему — Он кивнул в сторону Бориса. — Но ведь не уйдешь! Квартиру не бросишь.

Алла мгновенно вспыхнула, но Николай уже не глядел на нее.

— …Или вон, Михаил. В армии на собачьих консервах деньги делал. Солидный человек.

На машину одолжить может. Кто я для него? Нищий с медалькой. Только ведь вор он. Обычный вор. Крыса, которая у своих воровала…

— А не много ли ты не себя берешь? — Вдруг оборвал его Борис. — По-моему ты слишком разошелся. Здесь тебе не Чечня, где всё можно. Здесь другие законы. И уголовный кодекс, между прочим, действует. Достал ты всех уже. Залезай на свою койку и спи. Иначе на следующей станции сдадим в отделение, и медаль не поможет.

— Мразь ты, Борис! И все вы тут, мразь! — Горячая злоба вновь захлестнула Николая. В душе было мерзко. Словно исполосовали её вонючим дёгтем. Он попытался, схватить, сидящего перед ним Бориса за грудки, но на плечах неожиданно повис Михаил, прижал мощным телом к дивану.

— Хватит! — услышал Николай над собой Бориса. — Придержи его. Схожу за проводником и милицией. Ответишь ты нам за этот вечер!

— Отвечу! — зло вздохнул Николай, питаясь сбросить с себя тяжелое тело.

…Ему снился бой. Остервенело бил где-то неподалеку пулемет. Жгло солнце. Эхо выстрелов, разрывов отражалось в безразличных ко всему суетному, людскому стенах ущелья. И он опять под пулями вытаскивал из горевшей машины мёртвого водителя. А потом был взрыв…

Он проснулся и не сразу сообразил, где находится. Грубо побеленный потолок, шершавые в зеленой краске стены. «Камера!» — вдруг обожгла его догадка.

И он сразу всё вспомнил.

Как долго лежал связанный простынями. Как на ближайшей станции в купе появился высокий сержант и, как всем купе его сдавали в отделение. Николай вспомнил, как бесполезно пытался он объяснить сержанту, кто эти люди и как тот, выведенный в конце концов, из терпения, спросил его в лоб:

— Пил?

И сразу стало ясно, что говорить дальше бессмысленно. Он вдруг понял, что уже ничего уже не сможет доказать.

— Да, пил… Оскорблял…

А потом заспешили на поезд эти…

…Он лежал, смотрел в потолок и думал, что форма, конечно, помялась и надо найти где-то утюг, погладиться. Неожиданно он обнаружил, что лежит в одной тельняшке без куртки. «Где она?» — заволновался Николай — «А медаль? Вдруг, эти сволочи её прихватили? Эх, дурак!

Зачем пил, зачем вообще с ними связался?» И ему стало горько и обидно до слез, За то, что он здесь, в камере. За то, что возвращение домой стало таким безобразным. «Один, — думал он, — Были бы ребята, не дали бы в обиду. А эти сволочи… Да еще в таком виде. В камере, как преступник…»

И, размазывая рукавом неожиданные слезы, он подошел к двери:

— Эй? Кто там? — Негромко позвал он. — Выпустите меня! Но никто не откликнулся. И тогда он, раздавленный какой-то давящей горло тоской и отчаянием, Николай заколотил, что есть силы кулаками по гулкой жестяной обивке двери:

— Медаль! Медаль-то хоть отдайте! Слышите, медаль верните, гады!!!

— …Только сразу! Что б не мучалась. Хорошо? — её голос предательски дрожит. Как ни крути, а знать, что через пару минут ты умрёшь всегда тяжело.

— Не волнуйся. Всё будет как надо… — говорю я совершенную глупость, и тут же чувствую, как наливаются жаром стыда обмороженные месяц назад уши. «Будет как надо… Идиот! Ещё бы сказал, что всё будет хорошо, гуманист хренов…»

— Вот и — слава богу! — она вдруг успокаивается. — Скоро увижу своих мальчиков…

Мы идём вдвоём по разбитой, грязной улице в сторону Сунжи. Она метрах в трёх впереди…

…У неё странная фамилия — Монетка.

Сколько ей лет? Сейчас уже поздно спрашивать. Лет тридцать шесть — тридцать восемь, наверное. Но точно не больше сорока. Её старшему сыну было девятнадцать. А родила наверное лет в двадцать. Тогда это был самый «рожальный» возраст. Но по виду ей сейчас можно дать все пятьдесят. Давно нечёсаная, в каком-то тряпье, с серым осунувшимся лицом, в синяках и коросте грязи на руках. Она без возраста, как большинство женщин на этой войне.

…Первый раз Монетка появилась у нас три дня назад. Но тогда она была другой. Разбитная баба, с какой-то отчаянной, неженской лихостью в движениях и словах и бросающейся в глаза «нервинкой».. Иногда по её лицу, вдруг, пробегала судорога, и на мгновение оно каменело, превращаясь в какую-то посмертную маску.

— Мужики, а она случаем не наркоманка? — Спросил после первого её прихода к нам Кузя — механик-водитель командирской «бэхи» — БМП.

— Шут её знает. — Пожал плечами наш фельдшер Рафаэль. — С виду — не похожа. Да и где здесь сейчас наркоту-то достанешь? Кроме промедола ничего нет.

— А где её «чечи» достают? — хмыкает Кузя.

Действительно, после захвата очередной «духовской» лёжки или позиции, мы почти всегда находим там целую россыпь использованных шприцов. Поначалу я думал, что они от раненных остаются. Но, как-то раз, наткнувшись на разбросанные шприцы мы специально «протралили» весь подвал в поисках остатков бинтов, ваты, крови или ещё каких-нибудь следов пребывания здесь раненных, но не нашли ничего. И теперь я стопудово уверен, что «чехи» просто наркоманят, взбадривая себя для храбрости «дурью»…

— Кузя, может, вены у неё проверишь? — донёсся из десантного люка «бэхи» издевательский голос Лёхи — стрелка оператора. — Заодно и на ногах тоже. Могу ещё пару мест сказать, куда особо хитрые колются…

— Да пошёл ты! — Беззлобно огрызнулся Кузя. — Очень мне это надо! Я в смысле того, что какая-то она не такая…

Кузя как в воду глядел. Но тогда никто на это внимания не обратил…

— Да хватит тебе выдумывать! — Вылез на улицу Лёха. — Баба наша! Молодец! Без неё бы мы с тобой завтра цинковые бушлаты бы примеряли.

И это была правда. Улица, по которой мы должны были завтра выдвигаться к мосту через Сунжу, оказалась заминированной и предупредила нас о минах Монетка.